Новая логика купринской акцентировки выводит его к проблемам экзистенциальным. Но с 1890-х годов (почти одновременно с поэзией Брюсова) в творчество Куприна входит ситуация одиночества. Почти экзистенциальное отчуждение и обреченность на вечное одиночество Веры Львовны («Одиночество») пробуждает в ней мучительное, болезненное стремление проникнуть сквозь непроницаемые стены другой души: «Чего бы я ни дала за возможность хоть один только миг пожить его внутренней, чужой для меня жизнью, подслушать все оттенки его мысли, подсмотреть, что делается в этом сердце». Окончательный поворот темы традиционен: обличение аморализма общества, предпочитающего ритуал любви самой любви, благопристойность – искренности, фальшь – правде. Но вместе с тем сколь бы ни был близок человек, он навсегда останется чужим, недостижимым, непостижимым; одиночество – не преодолеть. Куприн, которого Л. Шестов ставил в ряд писателей примитивно-реалистических, не избежал воздействия процесса экзистенциализации сознания – всеобщего для начала XX века. Сюжет его повестей – это жизнь между двумя состояниями одиночества и стремление к его преодолению. Избавления от одиночества нет: конфликт между сознанием естественного человека и сознанием человека цивилизованного неразрешим. В купринском чувстве безысходности отраженным светом присутствует экзистенциальное сознание начала века.
В еще большей мере экзистенциальные моменты присутствуют в «Яме». «Яма» – это больше, чем просто сочувственно-гуманистическая традиция Достоевского, воспринятая Куприным. Это самый канун постановки проблемы «человек в бездне» бытия – одинокий, обезволенный жизнью, судьбой, бытом, бытием… Зреет экзистенциальная ситуация: человек, летящий в пропасть; человеческая жизнь – ничто перед невидимым и непреодолимым «нечто». Каждая из обитательниц «Ямы» – один на один с судьбой, «ямой». Трансформация эталонно реалистической проблематики, необычные акценты в изображении людей и границ человеческого и животного – это и есть отраженный свет экзистенциального сознания в творчестве Куприна.
2
Конфликт М. Арцыбашева с традицией уходящей эпохи
В романе М. Арцыбашева «Санин» парадоксальным образом встретились художественное сознание XIX века и века XX. Сегодня этот роман требует не только чтения, но и переоценок. Не случилось ли с ним того же, что с «айхенвальдовым» Андреевым? Не шел ли Арцыбашев сознательно на конфликт с уходящей эпохой, с традицией и с массовыми вкусами, этой традицией воспитанными? Не является ли «Санин» вариантом эпатирующего на рубеже веков брюсовского возгласа «О, закрой свои бледные ноги…», футуристического порыва «сбросить с парохода современности Пушкина, Толстого, Достоевского и проч. и проч.»? Не сознательно ли и откровенно писатель пытался подорвать проблему личности и общественной борьбы, трансформировав ее (подчеркнуто вызывающе) в сексуально-физиологическую историю жизни «борца»?