Так, например, сутью, свободой, стилем, привычкой для женщины преклонного возраста Полины Васильевны (рассказ «Свобода») становится это тупиковое: «Полежу я, полежу» (думает она полчаса). «Полежу я, полежу», – думает она еще через два часа. Так проходит вечер». Так проходит жизнь. И не одна на свете – есть дочь, но – одна, потому что никому, в сущности, не нужна, и дочери, прежде всего. Все сходится в рассказе: и одиночество старости, и пустота бытия, и надвигающийся маразм; сходятся останавливающееся время и застывающая (мертвеющая) жизнь.
Но вот эта фраза-мотив «полежу я, полежу» переселяется в рассказ «Отдых» (книга «Черное зеркало»). Но переселяется в жизнь «странного, уже четвертый сезон скуки ради отдыхающего у моря существа» – отнюдь не преклонных лет существа – Наташи Глуховой. А если присмотреться, то переселяется как формула почти сартровского существования не одной Наташи, а всего отдыхающего городишка, ибо «людишки, оказавшиеся здесь, походили друг на друга прямо до абсурда». И нет уверенности в том, что это «думанье» теперь не всеобщее: «Постою я, постою, – думала она. – Постою», «Полежим мы, полежим. Полежим», «Половлю я, половлю, – думала она. – Половлю».
Если всю таинственную романную историю «Московского гамбита» увидеть через «Тетрадь индивидуалиста», то все и упростится до запредельного мамлеевского предела. Значительность Саши Трепетова – эгоизм и некоторая «пиявочность» индивидуалиста по отношению к женщине.
В «Крылья ужаса» вмонтирован «Вечный дом». Сообщающийся сюжет повести и романа – смерть молодого художника.
Примеры взаимоотражений свидетельствуют о том, что цитатность – доминанта художественного мышления Мамлеева.
Другой источник его мировидения и прозы, – психопатология, профессия его отца. Процесс разделения человека на «Я» и «мое тело», который задан в начале XX столетия Кафкой и который является базовой психотической ситуацией практически всех клинических случаев в прозе Мамлеева, рассматривается Лейнгом в качестве классической для XX века шизофренической ситуации дезинтеграции личности: «…Основное расщепление шизоидной личности является той трещиной, которая отделяет Я от тела: Я / (тело – мир). Подобное расщепление раскалывает собственное бытие индивидуума на две части таким образом, что ощущение Я развоплощается и тело становится центром в системе ложного Я».
В ранних рассказах Мамлеева изображаемые им типы еще вполне «равны себе». Более того, ироническая интонация автора порой навевает ощущение их близости к чудикам В. Шукшина.