Мир и в содержании, и в формах своих еще не сдвинулся, не сместился со своих привычных мест и границ. Но вот шкала ценностей смещается и – необратимо. Ставкой ценностных деформаций оказывается человеческая жизнь. В сознание доктора педагогических наук Анны Карловны Мускиной («Неприятная история») поселяется «бука» – неумеренный аппетит; желание скрыть это «тайное, дурашливое и алогичное», «родное и глубокое», боязнь, что «она вся обнаружится, как препарированная лягушка», стоит Анне Карловне жизни. Формы жизни не меняются, их отражение в сознании персонажа – тоже; необратимо изменились пропорции в сознании человека.
Мир незаметно, но уже начинается сдвигаться со своих привычных мест (Бердяев), межевые знаки (А. Топорков) куда-то исчезают…
И мамлеевский реалистический герой – зацикливается на определении счастья, на «улете», на заклинании «только бы выжить», которое становится для него уже само по себе целью жизни. Это еще не шизофрения, но сигналы о ее приближении. Это уже случаи «по Лейнгу»: «…Каждое взаимоотношение угрожает индивиду потерей его идентичности. Одна из форм, которую может принять подобное явление, называется поглощением… Поглощение рассматривается как нечто, что должно произойти, несмотря на любые усилия, прилагаемые индивидом, избежать его. Индивид ощущает себя человеком, которому, чтобы спастись и не утонуть, необходимо прилагать постоянные, напряженные, отчаянные усилия». А по Мамлееву это выглядит так: «Едешь ты, дочка, в санаторий… И запомни: живьем не давайся. Чуть что, бей в морду… Или жалуйся. Потому что самое главное – выжить». На этой грани Мамлеев и держит постоянно своего читателя: «Сейчас, уже четвертый год, Иков учится не то на первом курсе, не то на втором, неизменно сдавая одни и те же предметы… Каждый раз после сдачи экзаменов его сердце замирает от восторга, когда в синенькую, с гербом книжицу властная рука учителя ставит неизменную оценку «отлично»… Далеко пойдет. Боевой, – шепчутся о нем старушки» («Борец за счастье»).
Авангардных сдвигов в мамлеевском мире в 1960—1970-е годы нет. Но мир уже начинает страдать «несмыканием». Рассказ «Урок» и оставляет читателя на таком перепутье: то ли уже все сошли с ума, то ли еще только сходят. «Белая учительница» Анна Анатольевна и ее «Я» уже вполне разделены в ответе на просьбу ученика подписать дневник: «Разве мне это говорят?.. И разве я – Анна Анатольевна?.. Зачем он меня обижает. «Я» – это слишком великое и недоступное, чтобы быть просто Анной Анатольевной… Какое я ко всему этому имею отношение!?» («Урок»).