— Я так легко не даюсь в руки, и потом, Дункэн мне обещал, что, если я схожу для него за этим свертком в док, он отпустит вас со мной.
— Он врет!
— Не думаю.
Послушайте, Малькольм... Вы не знаете их планов,,. Они чудовищны. Они решили, что когда вы им принесете наркотики в «Гавайские пальмы» и все пройдет без осложнений, там они вас и пристукнут!
— Почему?
— Во-первых, чтобы быть спокойными, что вы их не предадите. Во-вторых, потому что Джек никогда не согласится, чтобы вы меня увезли.
— Он любит вас?
— Он? Да он никогда никого не любил... Он не способен любить кого бы то ни было... Он любит только деньги...
— И что из этого следует?
— А то, что он считает меня своей собственностью и не терпит даже прикосновения к тому, что ему принадлежит.
Шотландец заколебался на какое-то мгновение, потом отрицательно замотал головой.
— Простите меня, Патриция, но я вам не верю... Дункэн мне обещал... Я уверен, что он сдержит слово... В Томинтоуле всегда держат слово.
Она готова была его поколотить! Но, сознавая, что не сможет его убедить, что Лондон несколько отличается от Томинтоула, она совсем разволновалась и ударилась в слезы. Вконец смутившийся Макнамара только и знал, что повторять:
— Но что случилось? Что случилось?
Какой-то пожилой джентльмен, который наблюдал за ними уже некоторое время, вдруг подошел:
— Извините, сэр, что я вмешиваюсь в то, что меня не касается... Но лучше не заставлять их плакать, потому что... когда их с вами больше нет... вы себя замучаете упреками... все их слезы, на которые вы раньше не обращали внимания, приобретут страшный, трагический смысл... Если бы я был на вашем месте, сэр, я бы ее обнял, пока рядом нет никаких полисменов, и поцеловал, чтобы показать, что очень ее люблю, а все остальное не имеет никакого значения.
— Вы действительно так считаете?
— Я в этом убежден... — И пожилой джентльмен удалился.
После некоторого замешательства Малькольм спросил:
— Вы слышали, Пат?
— Разумеется, я слышала. Но только я задаю себе вопрос: почему вы не следуете его совету?
Именно так Малькольм и Пат обменялись своим первым поцелуем. Когда они оторвались друг от друга, шотландец сказал:
— Я жалею...
Патриция подскочила:
— Вы жалеете?
— ...что я не принес свою волынку, а то я бы вам сыграл «Я сдаюсь».
Она не могла удержаться от смеха:
— Я бы с этим смирилась. А теперь, Малькольм, мне нужно возвращаться. Дункэн уже, наверное, удивляется, куда это я подевалась.
Он проводил ее до такси. Перед тем как сесть в машину, она оглянулась:
— Вы еще не раздумали, Малькольм?
— Не беспокойтесь за меня... Мы еще увидимся, крошка!