Сумятица лиц, на которых он улавливает все оттенки: ненависть, страх, надежду, ощущение собственной бесполезности. Это единственное, что отличает людей от батареек. Использовал, вбросил, вставил новые. Использованные люди-батарейки его пугают…
…Он засунул руки в карманы и быстро пошёл вниз по улице. Чернота ночи в городе-развалине пахла раствором, которым обрабатывают ношеные вещи в магазинах. Пахла гнилой рыбой корейского квартала и духами, больше похожими на дешевую русскую водку. Запахи постепенно слабели, стирались по мере того как он продвигался к Аврасии. Рука потянулась за сигаретой во внутреннем кармане плаща, но он вовремя остановил себя. Он выкурил сегодня слишком много. Тем более, что ещё одна сигарета ничего не изменит. Он, словно в детстве, взъерошил волосы, пытаясь отвлечься.
Блики вывесок и витрин вечно открытых магазинов с вечно зевающими продавцами рушились на мокрый асфальт. Опущенные головы, торопливые шаги и молчаливо смирение. Изредка он видел перед собой другие лица. На этих лицах — истершиеся впечатления прошлой жизни, как биты ненужной и утраченной информации. Казалось, он может затеряться среди них — чужих глаз с отблесками веры в несуществующее единство толпы.
Пальцы перебирали мелочь в кармане. До встречи оставалось ещё полчаса — достаточно, чтобы прогнать лишние мысли. Во время работы нельзя позволять себе думать о чём-то другом. Правило номер три. Собственные правила он не нарушал.
Монеты нагрелись. Запахи, пропитавшие стены и воздух, истерлись окончательно. Спокойствие пустоты, которое появлялось только здесь, в Аврасии. Цепь отелей и ресторанов с надутыми, позолоченными с головы до пят лакеями. Вниз по правой стороне — синяя неоновая вывеска очередного клуба. Бордель, вход в который охраняют коринфские колонны.
Ещё не зная, устроят ли его условия сделки на этот раз, он уже мысленно спрашивал себя, как посмотрит в глаза собственному отражению утром. Он достал затёртую картонную пачку сигарет — не пластиковую, хотя сегодня он мог себе её позволить, — и закурил. Действительно, ещё одна ничего не изменит.
В конце улицы, прямо за прожилкой грязно-синего фонарного света, силуэты сливались с тенью здания, отчего тоже казались грязными.
Он затушил сигарету о мокрую стенку урны. Шаг стал привычно быстрым и непривычно спокойным. Силуэты выступили в синее пятно света, привлекая к себе внимание. Он вплотную подошёл к кромке тьмы, но не переступил. Мужчины кивнули. Он не шевельнулся.
— Я согласен. Через два или три дня всё будет готово.
Он с трудом узнал собственный голос. Торговец душами. Делец. Ему стало мерзко.