Наш провожатый входит первым и объявляет наши имена. Вслед за этим в приемную вступаем мы.
Тринадцать лет назад те же люди собрались по случаю рождения моего сына в Милане. А через шесть лет они же пришли на его похороны. Я, загоняя коней, примчалась к нему на виллу Мондрагоне. Но двор помнит только то, что, когда мальчик умирал, меня рядом с ним не было. И в то время как его сжигала лихорадка, я купалась и вкусно ела в Тоскане. Единственное мое дитя, мой драгоценный Дермид, единственное, что было хорошего в моем первом браке! Когда он умер, я отрезала волосы и положила ему в гроб.
— Полина! — окликает меня Каролина, и мы вдвоем встаем в углу приемной, рядом с перламутровым секретером и большими фарфоровыми бюстами.
Вся родня в сборе. Мать так счастлива, что того и гляди заплачет.
— Схватки час как начались, — сообщает сестра. — К ночи родит. Наполеон там с ней.
Но я знаю, что брат ненавидит «эти женские дела». Мы еще были детьми, когда он зарекся когда-либо присутствовать при родах.
— Беспокоится за нее. Судя по всему, ребенок идет ягодицами.
— Он уже дал врачам распоряжения?
— Никто не слышал. Но если хочешь знать мое мнение… — она медлит, специально подогревая интригу, — то думаю, он предпочел ее жизнь.
— А не жизнь будущего короля Франции? — восклицаю я. Мать бросает взгляд на нас двоих. Я же смотрю на закрытую дверь и чувствую, как силы меня оставляют. — Мне надо сесть.
— Не устраивай сцен. — Но у меня подкашиваются ноги, и Каролину охватывает паника. — Кто-нибудь, принесите стул!
Один из слуг подбегает со стулом, помогает мне усесться и начинает махать веером.
— Мне жарко! — Дыхание у меня прерывистое. — Я не горячая?
Каролина щупает мне лоб и поворачивается к матери.
— Она нездорова.
— Сама себя накручиваешь! — ворчит мать.
— Я что, нарочно?
Она щупает мои щеки, и я замечаю неглубокую морщинку у нее между бровей.
Мне действительно очень плохо. Живот...
— Ребенок вышел! — доносится из глубины комнаты.
Все кидаются к двери, и я больше никого не интересую.
— Сын! — кричит мой брат, и все начинают восторженно восклицать и хлопать. — Сын!
Врачи требуют полотенец и бинтов, чтобы остановить кровотечение. Один придворный бросается вон, чтобы сообщить всем новость, и через несколько минут слышится оружейный салют. Двадцать второй залп пушек возвестил всем о рождении мальчика. Была бы девочка — дали бы двадцать один.
И только Поль спрашивает, как я себя чувствую. Моя мать хлопает в ладоши и молится.
— Благополучные роды с ягодичным предлежанием плода. Чудо Господне!
Я поднимаю глаза на Поля и жалею, что он не может меня обнять. За все время, что мы знакомы, он лишь однажды держал меня в объятиях — это было в ночь смерти моего мужа в Сан-Доминго. Я беру его за руку, и он ее не отнимает, пока не появляется мой брат.