— Готовы, ваше величество? — Гортензия открывает тяжелую бархатную шкатулку и достает корону, усыпанную бриллиантами и рубинами. Следом извлекаются такое же ожерелье и серьги. Это свадебный подарок Наполеона. Пока она завершает мой туалет, я закрываю глаза, а потом смотрюсь в зеркало и хмурюсь. Кто эта женщина, чей муж собирается отправить семьсот тысяч человек на войну? Почему она не поспешит в зал заседаний Госсовета и не остановит его?
Но я займусь тем, что мне вчера вечером поручил Наполеон. И когда домой станут прибывать раненые, нуждающиеся в лечении, к их услугам уже будут готовы койки в госпиталях. А когда появятся вдовы, в одночасье лишенные и мужа, и дома, то для воспитания их детей из казны уже будут выделены средства. Тяготы, выпавшие на долю Австрии, Францию минуют.
— Все закончится в двадцать дней, — напоминает Гортензия. — Так он говорит. — Но император умеет много обещать такого, что потом не сбывается.
Я стою и разглядываю свое отражение. В красном шелковом платье и белых летних туфельках в самую пору отправляться на озеро на пикник. Только корона на голове и бриллианты на шее с этим как-то не вяжутся.
— Сначала я хочу пойти к сыну, — решаю я.
Гортензия переглядывается с фрейлиной, но обе молча сопровождают меня в детскую.
— Maman! — кричит Франц при виде нас.
Я замечаю, что его учитель изумлен тем, что я явилась днем.
— Ваше величество. — Он поднимается, а Франц выбирается из-за своей крохотной парты и бежит ко мне.
— Maman! — снова кричит малыш, и сердце мое переполняет гордость. Ему всего шестнадцать месяцев, но он уже знает c десяток слов, и два из них означают «мама».
— Как твои дела, солнышко? — спрашиваю я, присев на корточки, чтобы быть с ним вровень. Он чмокает меня в щеку, потом оглядывает мой наряд и украшения и выдыхает:
— Ох!
Детский ротик складывается в идеальное «о». Я чувствую, как сердце разрывается от нежности. Он самый красивый ребенок во всей Франции! Головка в золотых кудряшках, а глазки — цвета морской волны. Сейчас они смотрят на меня с обожанием.
— Как его успехи? — спрашиваю я его наставника, и немолодой человек показывает на стопку книжек.
— Каждый день по ним занимаемся, ваше величество. А после обеда сегодня у нас музыка.
— А рисование? — Я выпрямляюсь.
— После пианофорте.
— Хорошо.
Эти предметы включены в его обучение по моему настоянию.
Кто-то тянет меня за платье — это Франц показывает мне деревянного солдатика.
— На! — Он протягивает мне фигурку, зажатую в пухлой ладошке.
— Это мне? — Сын энергично кивает. — Спасибо! — Я наклоняюсь его поцеловать. — Вечером я зайду, — обещаю я, — и принесу назад твоего солдатика. — Но у меня разрывается сердце при мысли, что он, будто в клетке, сидит в этой комнате.