И вот вечером восемнадцатого декабря в Большой салон вбегает молодой лакей. Хоть и война, а зал украшен по случаю Рождества: над резными дверями развешаны гирлянды, в золотых вазах радуют глаз ветки остролиста. Королева-мать с Каролиной играют в карты, придворные тоже развлекаются, разбившись на группки. Играет музыка, но, по правде сказать, особого веселья не наблюдается.
Когда лакей входит, я разговариваю с Гортензией. Он стоит за моей спиной, и мне не видно, что он ждет, когда я обращу на него внимание. Разговор первой прерывает Гортензия.
— Ваше величество.
Она показывает мне на молодого человека. Я оборачиваюсь — он совсем мальчик. На нем голубая с золотом ливрея, и он явно взволнован.
— Там… там один человек хочет вас видеть, — говорит он. Он нервно озирается на придворных, которые дружно смотрят в нашу сторону, потом наклоняется и шепчет: — Говорит, он император Франции.
Я переглядываюсь с Гортензией, и мы немедленно поднимаемся.
— Где он?
— У ворот, ваше величество. Но стража не уверена. Узнать его невозможно.
Я прохожу через зал к королеве-матери и трогаю ее за плечо.
— Вы не могли бы пройти со мной?
По моему голосу она догадывается, что я чем-то взволнованна, и сразу соглашается.
— А в чем дело? — вскидывается Каролина и, не получив от меня ответа, швыряет карты на стол и следует за нами.
За воротами стоит старик в серой шинели. У него спутанная борода, от холода он нахохлился.
— Mio Dio… — шепчет Каролина, а Гортензия теряет дар речи. Узнать его нет никакой возможности.
— Наполеон? — кричит королева-мать и бросается вперед, но дорогу ей преграждает стража.
— Мадам, вы уверены, что это император? — спрашивают они.
— Уж сына-то своего я знаю! Пустите меня! — кричит она. — Он же замерз!
Стражники вопросительно смотрят на меня, а незнакомец открывает рот.
— Мария-Луиза, — говорит он с нежностью. — Ты меня не узнаешь?
— Сразу не узнала. Но теперь, когда вы заговорили…
Он снимает шляпу, и я поражена тем, как он поседел.
— Как там Римский король?
— Ему уже скоро два годика. — Мне хочется добавить: «И он счастлив. Доволен жизнью». Но вместо этого я почтительно добавляю: — Он соскучился по папе.
Наполеон улыбается, но от этого похож на себя еще меньше.
— Я помоюсь и в семь буду у тебя.
Он смотрит на Гортензию и берет ее за подбородок.
— Я приказал брату вместе с детьми ехать в Париж. Сейчас все Бонапарты нужны мне во Франции.
— Зачем? Что, опять война?
— Это одному Богу известно. А у меня с Ним пока недостаточно доверительные отношения.
Мы пропускаем императора Франции в Тюильри, и весь дворец оживает от важного известия. В коридорах нас поздравляют придворные, вслед нам несутся крики: «Да здравствует император!» Королева-мать рыдает от радости. А Каролина защищает своего мужа Мюрата, который месяц назад оставил армию и уехал спасать свое Неаполитанское королевство. Говорят все разом, и после многих месяцев напряженного молчания я не выдерживаю и поднимаюсь по лестнице к себе. Гортензия вызывается меня сопровождать, но я хочу побыть одна.