Я бегу к нему, и мне все равно, что в присутствии такого множества людей не пристало бросаться на императора Австрии.
— Vater! — кричу я, и он прижимает меня к груди. — Ты приехал! — Я плачу. — Ты приехал.
Он гладит меня по волосам.
— Мария-Люция, моя Мария-Люция. Я же обещал!
— Maman?
Я оборачиваюсь: Франц вылез из кареты и сейчас смотрит на меня своими огромными голубыми глазами. Миниатюрная копия моего отца.
— Это Франц, — представляю я. — Весь в дедушку.
Мой сын делает церемонный поклон, на отработку которого ушел не один час, а дедушка поднимает его на руки.
— Франц! — восклицает он, а мальчик неуверенно смотрит на меня.
— Все в порядке, малыш! — смеюсь я. — Это твой Grossvater.
Мальчик обхватывает ручонками шею моего отца и целует его в щеку. Вот он, наследник габсбургского престола, на руках у дедушки. Мой отец поднимает его над головой, а я впиваюсь глазами в стоящих за его спиной мужчин.
— Он ждет тебя внутри.
Тот, о ком мы говорим, четыре года назад привез в Париж Зиги, а годом ранее поклялся, что когда-нибудь приедет и заберет меня.
Мы входим во дворец, следуем длинными коридорами до зала, где расставлены во множестве столы с раскинутыми на них картами военных действий, и там, склонившись над одной такой картой, у стола перед камином — Адам Нейпперг.
Он в военной форме, и он красивее, чем я помню. Я застываю в дверях и жду.
— Мария! — Он вскакивает с кресла, но, завидев моего отца, почтительно кланяется: — Ваше величество, прошу прощения. Я не видел…
Отец благодушно отмахивается.
— Должен тебе сказать, что ты первый, о ком спросила моя дочь, — улыбается он.
Адам глядит на меня, и в его лице я читаю всю нежность, какой некогда были полны наши отношения. Он подходит и внимательно смотрит на Франца.
— Добро пожаловать в Рамбуйе! — приветствует он мальчика.
— Благодарю вас, месье.
Адам поворачивается ко мне.
— Весь в мать.
Франц тычет пальчиком в черную повязку на глазу у Адама и спрашивает:
— Больно?
— Да нет! Небольшая жертва во благо отечества, — говорит Адам.
— А мне такую можно?
Мой сын очарован. Отец смеется.
— Надеюсь, она тебе не понадобится. Когда граф был ранен, ему было очень больно. Отвести тебя в детскую?
— Нет! — кричит Франц.
Но я киваю.
— Отведи, пожалуйста. — Я наклоняюсь и целую сына на сон грядущий, а он прижимается к своему дедушке.
Когда они уходят, я поворачиваюсь к Адаму:
— Я ведь не сплю, правда?
— Не спишь, — смеется он, подходит и встает так близко, что я вдыхаю пьянящий запах его одеколона. Он протягивает руки и прижимает меня к груди. — Я пять лет ждал этой минуты, Мария. И никто — даже сам император Франции — не может мне это запретить.