Я подхожу к окну, выходящему на озеро, и с удивлением обнаруживаю, что Адам с моим сыном увлеченно кормят уток.
— И в такой момент, — тихо говорит отец, — ты ни разу не спросила, что же будет с тобой.
Я поднимаю на него глаза. Его когда-то русые волосы стали совсем седыми, а через лоб пролегли глубокие морщины.
— Франц больше не будет орудием реализации отцовских амбиций. Вот что главное!
Отец вздыхает, и в его голосе, когда он мне отвечает, слышится вся душевная боль последних пяти лет.
— Я позаботился о том, чтобы ты сохранила императорский титул. Ты до конца дней останешься императрицей Марией-Луизой.
— Марией-Люцией, — поправляю я, и он кивает.
— Кроме того, тебя сделают герцогиней Пармской.
Мне надо удостовериться, что я правильно его поняла.
— В Австрию я не вернусь?
— В Австрии ты можешь оставаться столько, сколько захочешь, — успокаивает он. — И когда-нибудь, mein liebling[12], ты станешь во главе государства.
До меня доносится смех сына, я выглядываю в окно и вижу, как он гоняет уток. Самое невинное зрелище на свете: ребенок играет в саду, а в его волосах — апрельское солнце. Но ему не вечно оставаться ребенком. Что достанется ему в наследство? Как ему занять предназначенное ему место в мире?
— А если Наполеон не подпишет? Он ведь заявил брату, что скорее увидит сына с перерезанным горлом, чем в руках врагов.
— Подпишет! — говорит отец с презрением. — Бонапарты больше не будут докучать Европе.
«Мое предназначение — противоположность тому, что есть у других людей. Других падение принижает, меня же поднимает на недостижимые высоты».
Наполеон
Вилла Лозер
Я сижу в салоне виллы Лозер. Все так невероятно, что я прошу Поля объяснить еще раз.
Он подается вперед, затем обхватывает голову руками.
— Два раза уж говорил!
— А я хочу услышать еще раз!
Я плотнее запахиваю подаренный де Канувилем шелковый халат и передергиваю плечами.
— Он подписал договор в Фонтенбло, — повторяет Поль. — Я там присутствовал. Я точно знаю, что он его подписал.
— И в Париже полно казаков?
— Да.
Значит, впервые со времен Столетней войны в Париж вошла иностранная армия. Я закрываю глаза и слышу, как вздыхает Поль.
— И знаете, когда нам следовало уехать из Франции? — тихо спрашивает он.
Господи, только не это.
— Два года назад!
Я открываю глаза.
— Но тогда шла война!
— В Европе. Но не на Гаити.
Он встает, и меня охватывает паника.
— Ты куда?
— Готовиться к прибытию вашего брата. И вам советую, если только не хотите встретить его в халате.
— Не смей так со мной разговаривать! — кричу я. — Я княгиня Боргезе. И ты меня любишь. — Но он уже ушел. — Ты всем обязан Бонапартам! — кричу я ему вслед.