Еще двадцать четыре часа — и больше я их никогда не увижу.
Раздается стук в дверь, и Зиги принимается скулить. Мария вскакивает с кровати и обнимает меня за плечи.
— Откажись! — говорит она. — Ты не обязана ехать!
Впервые я чувствую, что самообладание мне изменяет.
— Чтобы потерять отцовскую корону? А что станет с Австрией? Что станет с тобой?
— Я не знаю! — Мария рыдает. Я кусаю нижнюю губу. Плакать я не буду. Изменить что-либо не в наших силах, и я не стану добивать отца тем, что предстану перед ним в таком жалком виде. Никто из нас не желал этого брака, но Наполеон принял решение, и только Господь в силах ему воспрепятствовать.
Снова стучат, и на сей раз я открываю. Мужчина в красной с золотом ливрее, какие носят у отца при дворе, отвешивает мне низкий поклон.
— Ваше величество, — обращается он к Марии. И ко мне: — Ваше высочество. — Он смотрит на меня сочувственно. Даже пажам отвратительно то, что происходит. — Экипажи готовы, — тихо произносит он.
— Мне нужно повидаться с братом.
— Он дожидается вас во дворе.
— Будьте добры, приведите его сюда. Мне необходимо увидеть его до отъезда. Наедине.
Паж опять сгибается в поясе и удаляется.
— Без тебя он не будет знать, что делать, — тревожится Мария. — Как они смогут держать его в рамках?
Этого я не знаю. Я сажусь на кровать и беру Марию за руку.
— Будьте с ним терпеливы, — заклинаю я. — Не позволяйте поступать, как ему вздумается. Нельзя, чтобы он ел сладкое на завтрак, а потом и на ужин.
— Мы с твоим отцом за этим проследим.
Дверь медленно открывается, и я поднимаюсь с кровати.
— Фердинанд!
У него красные глаза. Ясно, ему сказали, что я уезжаю и никогда не вернусь. От его слез у меня разрывается сердце. Он берет меня за руки.
— Не понимаю… Я не понимаю…
— Фердинанд, я выхожу замуж. Моим мужем будет император Франции. Ты понимаешь, что это означает?
— Что ты хочешь любить его, а не меня.
Я делаю глубокий вдох. Плакать я не стану! Но Мария сдавленно всхлипывает, и я больше не в силах сдерживать слезы.
— Фердинанд, я всегда буду тебя любить — независимо от того, в Австрии я или во Франции.
— Но когда ты вернешься?
Я заглядываю ему в глаза. Он такой красивый мальчик! Вот если бы Господь наделил его еще и крепким рассудком! Но сейчас положение таково, что при нем всегда должен быть кто-то, кто способен его направлять. Если бы я вышла замуж за Адама и осталась жить в Шенбрунне, эта роль была бы отведена мне. Теперь же ее будет играть кто-то другой.
Я протягиваю руку, глажу брата по волосам, по лицу, и моя рука делается мокрой от его слез.