Она вглядывается в меня большими темными глазами, а я сожалею, что не в моих силах убедить ее, что жить в постоянной зависти нельзя. На Гаити она была более уравновешенной и более счастливой женщиной.
— В один прекрасный день она станет матерью вашей племянницы или племянника. Если хотите оставаться в Фонтенбло и устраивать балы на правах хозяйки, — говорю я, прекрасно понимая, что отныне эта роль принадлежит молодой императрице, — я бы приложил все усилия к тому, чтобы подружиться с Марией-Луизой.
Ее губы кривятся в усмешке. Затем она бросает взгляд на брата с женой.
— Она всего лишь племенная телка. Это единственное, зачем она ему понадобилась. У нас с ней нет ничего общего. О чем мне с ней говорить?
Возница распахивает нам застекленную дверцу кареты, и уже внутри меня осеняет одна мысль.
— А вы спросите о ее собачке, — небрежным тоном предлагаю я. — Королева Каролина не разрешила ей забрать спаниеля из Браунау.
Полина подается вперед.
— Что?!
— Заявила, что все австрийское должно остаться там.
— А собака-то при чем? Она же не австрийская! — в недоумении восклицает Полина.
Как я и рассчитывал, она пытается представить себе, что было бы, если бы кто-то попытался разлучить ее с Обри. В жизни, полной постоянного движения и утрат, ее левретка — единственное существо, которое неизменно при ней. Бриллианты, лошади, любовники — все это приходит и уходит. Даже Дермид, сын, которого она нарекла в честь одного из персонажей поэм Оссиана, умер в восьмилетнем возрасте.
— Что это — ей шлея под хвост попала? — говорит Полина практически сама с собой.
Карета катится ко дворцу Нейи, я храню молчание, но при желании я мог бы назвать с полдюжины причин, по которым можно считать, что с королевой Каролиной не все в порядке.
— Собаку она получит назад, — решительно заявляет Полина. — Сегодня же распоряжусь.
— Это спаниель по кличке Зиги, — подсказываю я.
Полина смотрит в окно на закат, и ее глаза наполняются слезами.
— Пожалуй, это мой шанс, — наконец произносит она. — Брат намерен получить от нее наследника уже в этом году. Если я подружусь с Марией-Луизой, он скорее станет меня слушать, когда я буду советовать ему развестись после рождения ребенка.
Я выпрямляюсь, и недоумение наверняка легко читается у меня на лице.
— Она же дочь австрийского императора…
— А моему брату не место рядом с ней!
Ее категоричность меня пугает.
— Ваше высочество, — начинаю я и надеюсь, что голос мой звучит спокойнее, чем колотится сердце, — бессмертие в его представлении — это наследники, а не новые царства. Ваша мечта о жизни в Египте…