Между женщинами, мимоходом, происходил разговор.
— Скоро ль хозяйка-то от тяжести избавится? — спрашивала Настасью любопытная Агния Фёдоровна.
— Теперь скоро.
— Первеньким? — прищурив глаза выпытывала та.
— Первеньким.
— Чрево-то большое? — любопытствовала Агния Фёдоровна.
— Аккуратное, — отвечала Настасья, — должно девчёночка будет..
— Может раньше родит раз не мальчонка… Принимать-то кто будет?
— Мне доведётся.
— А бывало?
— Бывало.
— А то бабку Лагашиху позовите, у неё лёгкая рука. Пашку-то она мне вызволила… Молитвы знает разные…
— Позвать можно будет…
— А рожать-то в бане надо, — советовала купчиха Настасье, — легче будет ей.
— Сам не дозволит…
— Неужто? — вскрикивала от удивления Агния Фёдоровна и добавляла. — В горячей баньке-то, у меня, слава богу, всё легко шло…
Настасья убегала от купчихи и приносила нужное — огурчики, капусту, грибочки, думая об одном: «скорее бы рожала она».
Елизавета Васильевна тоже ждала этого дня и внутренне готовила себя к нему. Ожидание её было полно трепета, счастливого волнения и вместе с тем той неизвестности, какая сопровождает роды. Она делилась своими чувствами, испытываемыми ею в эти дни, с Александром Николаевичем и лишь умалчивала об одном: её не покидали воспоминания о родах сестры Аннет.
И хотя Рубановская скрывала от Александра Николаевича тревожные мысли, Радищев, успокаивая Елизавету Васильевну и внушая ей веру в благополучный исход всего, тоже неоднократно думал о печальной участи Аннет. Всё могло случиться. Ему было обидно в такие минуты, что врачи бессильны предупредить смерть, не научились ещё управлять природой, подчинять её себе.
День родов настал для всех неожиданно, хотя все в доме, каждый по-своему, готовились к нему. В полдень Елизавета Васильевна ощутила заметное недомогание.
— Что-то мне плохо, — сказала она Дуняше, бывшей с ней в комнате. — Позови Настасью Ермолаевну…
Настасья, захваченная врасплох, вскрикнула:
— Помоги ей, царица небесная! — перекрестилась и тут же распорядилась. — Степан, затопи-ка баньку…
Радищев, работавший в кабинете, услышав Настасьин голос, встрепенулся и догадался, что он мог значить. Он прошёл да половину Елизаветы Васильевны и застал её сидящей на кровати с бледным лицом и глазами, выражавшими испуг.
— Лизанька, тебе нехорошо? — участливо спросил он и, волнуясь, подошёл к подруге, взял её за вспотевшие руки.
— Не беспокойся, пожалуйста, мне показалось, что… Но всё уже и прошло…
В комнату вошла Настасья, за ней Дуняша.
— Все собрались, — сказал Александр Николаевич, — Лизаньке приготовьте всё у меня в кабинете. Там она будет…