— Ну и дети! — Ошеломленный Шау Хок не знал, сердиться ему или нет.
А недели через две сын вдруг снова объявился. Увидев его входящим в дом, отец саркастически хмыкнул.
— Что, Дак, не выдержал? Дома-то лучше?
— Вовсе нет, отец!
— Зачем же вернулся, если нет?
— Никак не хотели брать, у меня, оказывается, еще возраст не вышел. Пришлось долго просить, и наконец командование согласилось, если я принесу от тебя письменное разрешение.
— Что еще за разрешение?
— Бумагу, в которой будет написано, что ты согласен меня отпустить.
Так вот, значит, зачем он вернулся!
— И как же надо составлять такую бумагу?
— Она со мной, я уже написал текст, папа!
Сын вытащил из кармана маленькую полоску бумаги, поднес ее к пламени коптилки — Шау Хок отчетливо помнил, что это было блюдечко со свиным салом, в котором плавал фитиль, — и начал читать вслух:
Обязательство
Я, нижеподписавшийся Чэн Ван Хок, согласен на вступление моего сына Чэн Тан Дака, пятнадцати лет, в отряд самообороны для борьбы с врагом и защиты Родины. Если он падет в бою от вражеской пули, я буду гордиться, что мой сын отдал жизнь за Родину.
Чэн Ван Хок
20.12.1945
Закончив чтение, сын протянул ему документ:
— Подпиши, отец!
Если бы в обязательстве говорилось только о согласии, Шау Хок не колебался бы. Но там было предупреждение о возможной гибели сына, и воображение отца живо представило своего пятнадцатилетнего мальчика на поле боя, окровавленного, зажимающего рукой смертельную рану… Дак был младшим в семье, да и рос без матери — она умерла вскоре после его рождения. Шау Хок почувствовал, что сердце его дрогнуло, а на глаза навернулись слезы.
Некоторое время отец и сын смотрели друг на друга, один испытующе, другой с надеждой. Наконец Шау Хок нарушил молчание:
— Ты знаешь, как выглядит моя подпись?
— Да, отец.
— Сумеешь расписаться за меня?
— Конечно.
— Тогда расписывайся.
Лицо сына внезапно осветилось радостью, глаза засверкали. Он будто хотел сказать: «Так просто, значит? А я и не знал! Выходит, мог бы и не приходить!» Затем Дак обмакнул перо в чернила и не колеблясь расписался. Подпись вышла не очень похожая, но красивее, чем расписывался сам отец.
— Пойдет так?
— Пойдет.
Сын сложил бумагу, спрятал ее в карман и склонил голову в прощальном поклоне:
— Теперь я должен идти, папа!
— Так прямо сию минуту и должен? — В голосе отца неожиданно для него самого снова прозвучало раздражение. — Останься до завтра. Утром сестра напечет в дорогу лепешек, тогда и пойдешь!
— Извини, папа, но товарищи ждут меня за околицей, — Он снова наклонил голову. — Прощай. Прощай и ты, сестра!