«Вы мой ангел-хранитель! Плачу от радости и восторга, читая ваше письмо. Итак, вы любите меня с первой встречи? И я также! Это судьба. Поцелуйте вашу маму за меня. Завтра я выезжаю, если можно будет. Все расскажу при свидании. Посылаю вам в этом последнем письме мой локон. Если умру дорогой, это будет память обо мне. Как получите это письмо, не уходите из мастерской или оставляйте ключ в дверях. Какое счастье!.. Я вас люблю, люблю, люблю! Какое блаженство произносить эти слова.
Твоя настоящая жена Иза».
В то время она была искренна. Для моего дела выгоднее было бы обвинить ее в вечном притворстве, но я не хочу лгать и клеветать. Да, когда она ехала ко мне, она не лицемерила и ни о чем вперед не загадывала. Она так же, как и я, подчинялась роковому закону наследственности. В человеке столько противоречий! Даже в самом порочном найдешь кое-что хорошее.
На другой день после получения письма от Изы пришло на мое имя следующее послание:
«Вы украли мою дочь, милостивый государь, мою единственную дочь, из-за которой я жила и боролась столько лет! И вот награда от нее! Дай Бог вам счастья, только сомневаюсь: неблагодарная дочь будет плохой женой. Бумаги для брака все у нее, пусть выходит замуж, лучшего я ей ничего не могу предложить. Будьте покойны, обо мне больше не услышите. Исполню долг до конца. Вспомните когда-нибудь мое пророчество: судьба отомстит вам за меня.
Честь имею кланяться.
Графиня Доброновская».
Об этом письме я, разумеется, ничего не сказал ни моей матери, ни г-ну Рицу; впрочем, и о моих намерениях насчет Изы я еще ничего не говорил. Материальное положение мое было в то время исключительно блестящее для художника моих лет; я зарабатывал чистых тридцать-сорок тысяч франков в год. Конечно, я откладывал, и мы с матерью, привыкшие к скромной жизни, тратили немного. Лишняя ноша не пугала меня. Идеал мой осуществлялся: я возьму в жены бедную, одинокую девушку и отчасти вознагражу зло, сделанное эгоистом-отцом по отношению к моей матери! Равновесие будет восстановлено… Наконец, я любил Изу! Назовите меня мечтателем, глупцом — но это так.
Я предупредил мать о приезде Изы. Она только и заботилась о моем счастье и находила бы весьма естественным, что все женщины от меня без памяти. Приданое также не составляло для нее важного вопроса. Может быть, она даже боялась блестящей партии для меня и радовалась, что небогатая невестка войдет в семью, а не отнимет у нее сына. Бедная женщина! Она не знала ни жизни, ни людей; она была проста сердцем и умом! Она радостно приняла мои сообщения и приготовила комнату для «дочки», как она называла Изу.