Провожая епископа, Юрий снова и снова заверял, что по-прежнему будет помогать ростовскому епископу заботиться о церкви, строить новые храмы и укреплять прежние, но полон отпустить отказался:
– Не в порубе, чай, сидят, не то что князь Игорь у Изяслава.
Речь шла о захваченном в последних стычках полоне и о новгородских купцах, которых волей князя Юрия посадили под замок и домой не отпускали даже за выкуп.
Возвращался епископ Нифонт в Новгород вроде и ни с чем, но почему-то довольный. И надежды свои на будущее Руси связывал с князем Андреем Юрьевичем.
Юрий Долгорукий тоже был доволен, потому как получил подтверждение своим мыслям, понял, что он не одинок. Одновременно князь дивился собственному сыну.
А ведь Андрей Юрьевич, позже прозванный Боголюбским, был прав. И став Великим князем, «отменил» Киев, попросту переехав в свой любимый пригород Суздаля, Владимир. С него началась история Владимиро-Суздальского, а потом и Московского княжества, одновременно закончилась история Киевской Руси.
Но выполнить свое обещание не воевать с Изяславом Юрий Долгорукий не смог, и виной тому был… его собственный сын Ростислав.
Отправленный на помощь Давыдовичам и Святославу Ольговичу, он сделал невероятное – перешел на сторону Изяслава! То ли к тому времени, когда дошел до жаждущих помощи черниговских князей, уже узнал об их решении просить мира у Великого князя, то ли сам так задумал, но Ростислав тоже попросил мира с условием, что Изяслав выделит ему свой удел, и немалый.
Что это было, действительно предательство отца старшим сыном или хитрый тайный ход Юрия? Наверное, мы никогда не узнаем правды, только Ростислав оказался в стане Изяслава против отца. И удел получил, но подальше от Суздаля и даже от Киева. И все же Ростислав сумел заполучить себе Городец-Остерский, попросту выгнав оттуда родного брата Глеба. Глеб вернулся к отцу в Суздаль.
Все это было странно, просто никому в голову не пришло присмотреться внимательней, не до того. Юрий Долгорукий не проклял сына-предателя, не объявил, что отказывается от него или лишает будущего наследства, даже не обругал за то, что тот выгнал Глеба. Суздальский князь вел себя так, словно ничего и не было – ни предательства Глеба, признавшего крестным целованием Изяслава, ни тем более предательства Ростислава.
Только Андрей усмехнулся, сказав отцу наедине:
– Ростислава к Изяславу отправил, чтоб изнутри развалил?
Юрий не ответил, только хмыкнул. И было непонятно, что в этом молчании – согласие или недоумение. Хитрый Андрей выяснять не стал, жизнь покажет.