Вошел в горницу. Горница была для него и темницею, и отрадою. Она тешила теплом, питием, брашной, давила теснотой и одиночеством. А в горнице по левую руку от низкой двери – высокий и длинный ларь, печь полукруглая, глинобитная, а по правую руку – ларь расписной да конник, да в красном углу стол, лавки. А над столом – образ Богородицы, а в ларях – рухлядь Василька и Пургаса, а почивал Василько на коннике под овчиной, а Пургас на высоком ларе – под рогожей.
Василько прилег на конник и закрыл очи. Внезапно вспомнились подробности опалы.
Смутно, околицами и проселками, доходили до престольного града слухи, что объявились в Приволжских степях татары (те самые языцы, что киевских и черниговских князей побили на далекой реке Калке) и ну жечь, ну палить, сечь да побивать. Сказывали знающие мужи, что татары числом велики, на рати крепки и удалы, ворогов побивают без жалости, не щадят ни стариков, ни чад, млеко сосущих. Одни не верили жутким слухам, другие верили, но не остерегались. Мало ли что в диком поле творится, не один век бьют там сыроядцы друг друга, а к нам, в заокские дебри, степняки никогда не захаживали, разве только мордва побалуется на рубежах.
Так думал и Василько. Но вскоре прибежали болгарские послы и поведали о погибели своей земли. Послы просили великого князя Юрия принять уцелевших болгар под свою могущественную руку. Владимирский князь и его бояре возрадовались: буйный и непокорный сосед сам на поклон пришел; послов досыта кормили, допьяна поили, а людей болгарских селили на порубежные и пустынные земли по реке Оке.
Селил пришлых болгар боярин Жирослав, при котором Василько был. Жирослав вскоре разболелся: трясла его трясовица, напала на него огневица – лежал боярин в шатре день и ночь, едва его медом отпоили. Вместо боярина Василько сам-третей межу проводил, льготные грамоты давал, отводил землицу под пашни, пожни и подворья.
Василька поразило гнетущее состояние болгар, постоянное ожидание ими приближающейся беды. Их дети не смеялись, играли в полоняников, боялись огней. И спрашивали не единожды болгары, не придут ли татары на порубежье великого князя? И начался промеж них такой мор, что Василько едва унес ноги живым и невредимым.
С тех пор вошел в его душу страх. Он стал перечить именитым, глаголил, что пришло время отложить в сторону распри, замириться с князьями, совокупить все полки русских земель и выйти на татар в чисто поле.
Сначала над ним смеялись, затем, подивившись упрямству, советовали не плести негожие речи, напоминали, как почти двадцать лет назад пошли киевские, черниговские, галицкие и иные князья противу татар, да еще загодя переругались меж собой и были нещадно биты. Сами себе напакостили и татар озлобили.