– Как отчего ушел? – задумчиво переспросил чернец и улыбнулся бесхитростно и трогательно.
– За пьянство да из-за девок выгнали! – чуть ли не вскричал Петрила и неестественно шумно захохотал.
Василько раздраженно махнул на Петрилу рукой. Петрила сразу сник, надулся и недовольно посмотрел на Василька.
– Вы не посетуйте на меня за молчание, – повинился чернец. – Нелегко мне о сокровенном сказывать. Одно молвлю, что иного пути для меня не было. Где же еще быть ближе к Спасителю, как не в монастыре?.. Простился я с родными и направил грешные стопы в монастырь. Вклад внес немалый. Сколько, сейчас не упомню. С Калки дал я себе зарок не владеть ни селами, ни людьми, ни кунами. Из имения своего отдал треть жене и матери, треть дочерям на приданое, а треть – в монастырь.
– Разве ты владел землями? – изумился Василько.
– И землями, и водами, и селами владела моя худость, – не без самодовольства отвечал чернец. – А в монастыре я бедных и сирых ублажал, братию поучал. И пошло у меня все наперекосяк. Братия себя постом морит, часами молится, я ей реку: «Чем изнурять свое тело, накормите лучше страждущих». Стали меня бранить. Иная братия сидит по кельям, жрет и пьет вволю, девок водит к себе на постелю – сказываю ей: «Почто Христовым именем прикрываете свои похабные обычаи?» Стали меня бить! А как кончились у меня куны, так высмеяли меня и погнали взашей за монастырские врата. И стало мне обидно, оттого что пошел в монастырь ради душевного очищения, хотел отгородиться от злого мира, но попал в тот же мир, только более лукавый… Помыслил я: может, не в праведном монастыре постригся? Кинулся в другой – без вклада не берут, прошусь в третий – то же самое. Везде требуют мзду великую. Плюнул я на такое поругание христианской веры да пошел искать правду. С тех пор и хожу по земле.
– Чем же ты кормишься? – спросил Василько.
– Да подаяниями.
– Не грешишь больше? – ужалил чернеца в какой раз Петрила.
– Как не грешить, пребывая в миру? Грешен! До хмельного пития зело охоч стал. Все нет душевного успокоения, воспоминания печалят, предчувствия тревожат. Одно только утешает: с той поры, как произошло со мной чудесное видение, я никого пальцем не тронул, худого слова никому не сказал, и все, что есть у меня, людям отдаю. Увы мне! Увы! Почему христиане о будущем не думают? Отчего призраками живут? Почему веселятся не красотами земными, а если ближнего обманут?
И слова чернеца, и сам чернец пришлись по нраву Васильку. Судьба чернеца немного напоминала его судьбу, а речи были непривычны и желанны.
– Приду, приду… Вот, поуправлюсь с работами и приду, – охотно откликнулся чернец на приглашение Василька посетить селишко.