Насилу Василько вытащил Петрилу из погреба и повел в мыльню.
– Как я в мыльне париться люблю! – обрадовался Петрила. – Побьешь себя веничком, разгорячишься и – в снег… После ляжешь на лавку, и такая истома берет, будто все тело иглами покололи. Ты веников каких припас, березовых али дубовых?
В мыльне Петрила сидел раскрасневшийся и распаренный, пил из ковшика мутноватый квасок, жмурился и кряхтел от приятности, рассказывал, что живут на белом свете языцы, считающие мытье великим грехом.
– Уверовали они, что от омовения грозы случаются и сила у людей убывает, – пояснил Петрила.
– Поди, завшивели они, и дух от них тяжек, – заметил Василько. Он не чаял, когда это омовение кончится; и гость ему опротивел, и мытье было не любо (только третьего дня с Пургасом парились), и жаль пития, брашну, гусей и сена.
– Пообвыкли, – молвил Петрила. – Видел я по утру девку на крыльце. Кто такая? – поинтересовался он.
– Раба, Янкой величать, – буркнул насторожившийся Василько.
– Хороша девка!.. Как улыбнется, так на душе светлей становится. Откуда у тебя она?
– Поп продал.
– Сколько запросил?
– Пять гривен.
– То поп продешевил. Этой девке красная цена десять гривен. Ты с ней милуешься? – спросил докучливый гость.
– Много будет ей чести, костиста больно и собой невелика, – нахмурясь, ответил Василько.
– Ты бы мне продал эту девку за десять гривен, – предложил Петрила.
«Так ты меня совсем без портищ оставишь. Сначала коня запросил, потом естьбы и пития, теперь на рабу перекинулся, а затем, не ровен час, и все село запросишь. Может, ты за этим объявился?» – подумал в сердцах Василько. Ему было неприятно осознавать, что, пока он присматривается к рабе, Петрила пожелал нахрапом завладеть ею.
– Не могу я эту куплю сотворить! – заупрямился он.
– На что она тебе? Ты же сам только что сказывал, что не лежит к ней душа, – не унимался Петрила.
– Некому в поварне быть, и Пургасу женка нужна, – стоял на своем Василько.
– Я тебе за нее двенадцать гривен дам! – Петрила взмахнул растопыренными толстыми пальцами. – За эти куны ты себе любую девку купишь, да еще и Пургасу в придачу!
– Некому в поварне быть, и хоромы убирать некому! – не сдавался Василько.
Он вспомнил, как пробегала раба сегодня через двор в одной сорочке – лишь рогожку на плечи накинула. Весела и игрива была Янка, встретившегося Пургаса подзадорила: «Ты чего приоделся, как ветхая старуха? Али одно место отморозить боишься?» Озорничала Янка и не ведала, как круто может измениться ее судьба.
– Как знаешь, – обиженно процедил Петрила.
Василько почерпнул ковшиком воды из кадки, испил и выплеснул остаток на камни. Камни зашипели и исторгли едва заметные кольца каленого пара.