Первый населенный пункт, освобожденный полком, оказался пепелищем. И было тяжело от того, что за каждого освобожденного жителя этой деревни пришлось заплатить по меньшей мере тремя жизнями. Утешало одно: потери немцев превышали наши. Было уничтожено две пушки, две автомашины. Все росло число трофейных автоматов, винтовок, гранат, сваливаемых в кучу возле плетня.
Кузнецов поднял один автомат, тяжелый, холодный, вытертый на углах до белизны. Оружие удобно лежало в руке. И не удержался, нажал на спусковой крючок, целя в склон канавы. Автомат рванулся из рук, фонтанчики пыли выскочили из канавы, побежали по полю.
— «Папаша» лучше, — сказал боец, стоявший рядом. — Это мы так ППШ зовем, пистолет-пулемет Шпагина. Простой, как валенок, а бьет — будь здоров. И магазин опять же в два раза больше.
— Правильно, товарищ боец, — сказал Кузнецов. — Только побольше бы этих «папаш».
Он проехал через деревню, увидел на выжженной окраине знакомого красноармейца Елисеева. Тот нес на плече тело пулемета и две винтовки за спиной и еще коробку с лентами в левой руке. Его помощник — маленький и кряжистый боец с тяжелой станиной поверх скатки, с коробками в обеих руках выглядел полной противоположностью своего напарника.
— Толстый и тонкий! — смеялись бойцы.
— Аники-воины! От одного вида немцы разбегутся!
Пулеметчики шли молча, никак не реагируя на шутки, даже не поднимая глаз. Лишь добравшись до перекрестка белых высохших дорог, крестом перечеркнувших выжженное поле за околицей, и скинув свои тяжести, они обернулись.
— Ты, Валя, не ерепенься, — спокойно сказал наводчик своему набычившемуся помощнику. — Поглядим на их «хи-хи», когда немец попрет.
Возле подбитой и опрокинутой вражеской машины тоже топтались красноармейцы, возбужденные легкой победой, шутили по каждому поводу.
— Курица, братцы, свежая, ощипанная!
— Повезло курице — немец не сожрал.
— И нам повезло, гляди, сколько бумаг!
— Братцы, никак стенгазета?!
На траву выволокли рулон, развернули. Поверху красивым шрифтом было напечатано: «Стенгазета для крестьян» и чуть ниже крупно — «За новую родину». Одна-единственная заметка этой стенгазеты предписывала крестьянам сохранить колхозы, сообща свозить урожай и получать за работу, что назначит немец-хозяйствовед. За неповиновение хозяйствоведу — расстрел, за плохую работу — расстрел, за хождение в лес — расстрел. Красным карандашом Кузнецов подчеркнул слово «расстрел», повторявшееся в стенгазете шестнадцать раз, показал на стену крайней избы:
— Повесьте. Пусть все знают, какую «новую родину» несут фашисты.