— Что, сдал я? — спросил он, перехватив ее внимательный, ровный взгляд.
— Как все фронтовики… А рубчик этот на виске — память о хуторе Вереб?
— Нет, Уля, это меня по касательной задел осколок под Веной.
— Как, ты воевал еще после Вереба?
— Два месяца, вплоть до Победы.
Вошла Вика с кофейником.
— А моя победа — вот она… — сказала Ульяна, грустно улыбнувшись.
— Виктория, Виктория… — задумчиво произнес он, откровенно любуясь дочерью. — Мне все не верится, что прошло столько лет. Где же, думаю, эти мои годы? Теперь физически чувствую — где. Спасибо, Уля, за такую дочь. Красавица!
Вика жарко вспыхнула.
В глазах Ульяны опять сверкнули слезы. Она машинально поднесла к глазам мятый, скомканный в руке платочек.
И он вдруг ощутил пронзительную боль в сердце. Вот когда нестерпимо защемило его натруженное сердце — когда он оказался, наконец, вместе с Ульяной и Викторией. Все, что пережил, готовясь к этой встрече на расстоянии, было лишь началом. А сейчас время будто сомкнулось, и от короткого замыкания его стало вовсе не по себе. Платон сделал усилие над собой, чтобы одолеть приступ боли.
— Не плачь, Уля, не надо. Мы же встретились, живы, здоровы.
Но Ульяна, закрыв лицо руками и облокотившись на стол, горько, совсем по-бабьи разревелась. Полные, округлые плечи ее заходили в тряске безутешного плача. Виктория с надеждой посмотрела на отца. Он встал, подошел к Ульяне, опустил руку на ее плечи и, мягко оглаживая, стал успокаивать как мог. Она заплакала еще горше. Тогда он отошел к окну: Ульяне надо было дать выплакаться.
Платон бесцельно смотрел в узкий пролет улицы Толстого, по которой шли автомобили, тесно прижимаясь к тротуарам, чтобы как-нибудь разъехаться. Он стоял до тех пор, пока не услышал за спиной:
— Прости, больше не буду.
Наревевшись досыта, Ульяна пошла умываться. Виктория взяла остывший кофейник и тоже отправилась вслед за матерью. Пользуясь случаем, Платон достал из чемодана свои подарки.
Женщины вернулись из кухни, стали накрывать на стол. Платон развернул белые ажурные пуховые платки и один набросил на плечи Ульяны, а другой — на плечи дочери.
— Ох какая прелесть! — Вика просияла и, как маленькая девочка, повисла на шее у отца.
— Спасибо, Платон, — сдержанно сказала Ульяна.
— Мама, да ты у нас настоящая королева! Ну, посмотри, посмотри на себя в зеркало, ну же!..
Ульяна недовольно покосилась на дочь, но в зеркало все-таки заглянула и улыбнулась Платону прежней — колдовской улыбкой.
Привезенное им вино было слабое, однако и от него у Платона закружилась голова, словно крепкая горечь пережитого добавилась к этому венгерскому рислингу.