Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю нашу полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей…
Ульяна слушала, как в первый раз, глубоко задумавшись, ладонью заслонив глаза. Когда песня кончилась, виновато улыбнулась Платону. Он ответил ей грустной улыбкой. Вика просияла: как хорошо, что мать сумела погасить свою обиду, которая блеснула сухой молнией и погасла.
Они посидели еще немного, рассуждая о мелочах после сильной перегрузки от воспоминаний. Часы пробили двенадцать ночи. Платон нехотя поднялся из-за стола.
— Как, разве ты уходишь? — встрепенулась Вика.
— Поздно, девочка.
— Не понимаю, ты что в гостиницу, что ли? — Вика растерянно оглянулась на мать.
Та лишь отвела глаза в сторону, недовольная ее святой наивностью.
— Да вы что в самом деле?!
Вика стояла между ними, бросая полные недоумения взгляды то на мать, то на отца. Внутренне они, кажется, так и тянулись друг к другу, но никто из них не решался сделать первого шага. Мать колебалась вроде бы заметнее отца, и тот, чувствуя это, вдруг заторопился, чтобы не выглядеть при дочери кругом виноватым перед своей Улей. Оправдываясь, он заговорил поспешно:
— Девочка, милая, я приехал совершенно неожиданно для вас и мог никого не застать дома. Ну и, конечно, остановился в гостинице. Впереди у нас два дня.
— Я завтра же отпрошусь с работы на эти дни.
— Спасибо, донюшка. Итак, до завтра, Уля…
Платон простился с ними совсем уж торопливо и ушел.
Виктория молча уставилась на мать, которая не произнесла ни слова во время всей этой мучительно-неловкой сцены в передней. Она и сейчас упорно смотрела куда-то мимо дочери. И вдруг Вика поняла все-все и кинулась к матери, обняла ее.
Теперь уже вдвоем они просидели до глубокой ночи. Как ни готова была Вика к тому, что у отца, наверное, есть новая семья, но в глубине души ее теплилась надежда, что отец, быть может, все-таки одинок, и тогда к маме вернется счастье хотя бы на закате жизни. Да мама вовсе и не старая, незнакомые принимают ее за Викину сестру.
В конце нескладного пересказа того, что поведал ей Платон о своих семейных делах, Ульяна вспомнила, как эта Ксения Андреевна великодушна, если предоставила ему полную свободу.
— Ну и славно! — подхватила Вика. — Ты заслужила эту радость, мамочка!
Ульяна покачала головой.
— Ничего не понимаю. Вообще, что с тобой, мама?
— Все гораздо сложнее, чем ты думаешь.
— Вот те раз — сложнее! А упрекаешь меня в щепетильности. Сама ты щепетильная.
— Оставь, Виктория. Поживешь — поймешь.
— Хочешь, я поговорю с отцом?
— Не смей. Не твое это дело.