– С-с-сука… – руки непроизвольно сжались на прикладе самострела.
Рвётся бычий пузырь, затягивающий крохотное оконце. Точно напротив Михася.
– Всё загадил! Эй. Там… принесите воды! Мы же не потащим благородному конту кусок дерьма?!
Щелчок тетивы. Шум падающего тела. Недовольный ответ с улицы:
– Это не наша работа, фра Каролус! Приказ отдан вам, и хоть языком вылизывайте!
Жизнерадостный хохот, сопровождаемый комментариями и советами по наилучшим способам очищения крестьянских задниц. Особенно громко ржал тот, что слева, – согнулся в приступе смеха, держась за живот, потом упал на колени и захрипел.
– Да, уморил нас господин благовестник! – правый страж вытер выступившие слёзы рукавом. – Бадди, ты ещё не помер?
И сам поперхнулся словами, когда прилетевший болт пробил его шею и пришпилил к двери.
– Хорошо смеётся тот, кто стреляет быстрее, – Михась выглянул из-за валяющейся у дома дырявой бочки. – Да и я погожу веселиться.
Баргузин слушал доклад и по мере рассказа становился всё мрачнее и мрачнее. Обернулся к Барабашу, ковыряющемуся с воротом трофейного самострела:
– Я тебе говорил про вундерваффе? Это оно и есть.
– Ага, говорил. Только потом случился «большой бабах», и подробностей не последовало.
Михась насторожился – ни профессор, ни Матвей не распространялись об обстоятельствах совместной вылазки в ныне не существующий Эдингташ, и лишь по немногим обмолвкам можно было догадаться о случившихся там неприятностях. Еремей, заметив интерес бывшего лётчика, ухмыльнулся:
– Смотри, у Михи даже уши в два раза больше стали.
Тот не смутился:
– А что там с вафлями?
– Вундерваффе, что в переводе с одного забытого языка означает «чудо-оружие».
– Не заметил никакого оружия.
– Значит, повезло.
Дальше Михасю стало неинтересно. Ну да, сжирают колдуны заболевших сервов, и что с того? Из-за какой-то сраной заразы их мощь увеличивается чуть ли не впятеро? Чушь, умирают они точно так же, как до… до… да, до сжирания. А голые теории идут лесом, степью и в кагулью задницу.
– Ребёнка зачем притащил, герой недоделанный?
– Что? – встрепенулся Кочик.
Серебряные, не прикрытые иллюзией глаза профессора смотрели с укоризной и какой-то жалостью.
– Подумаешь, ребёнок. Не бросать же его в деревне.
– Лучше бы оставил.
– Почему?
– Не жилец, – Еремей запнулся и продолжил со странной интонацией, с трудом выговаривая слова: – Вечером или ночью умрёт. В муках. Это не лечится.
– Но…
– Отпусти его душу. Сам. Спаси от боли.
В руку Михасю ткнулась рукоять ножа.
– Я? – Кочик растерянно огляделся. – Почему я?
Товарищи прячут взгляды. Старший сотник Медведик отвернулся и делает вид, будто наблюдает за низкими облаками. Матвей сопит, пересчитывая болты к самострелу. Маски вместо лиц. Тишина.