Но ты не понял. Наоборот! Яростно сверкая глазами и сбиваясь от возбуждения, ты стал втирать мне что-то про отца. Богдан! Я только с третьей попытки поняла, что он жив, здоров и весел, а твоя речь не сводится к поездке в морг для опознания трупа! Да я чуть не поседела, пока ты говорил!
А этот неожиданный цветной «сюрприз»?! Нет, Соколов, я правда рада, что с папаней моим вы сдружились. Я даже согласна была слушать твою дикую оду радости на тему: «Я уважаю его, я уважаю твою мать и вообще: вы все заслуживаете уважения!» Серьезно: меня проняло. Первый раз сплю с таким уважительным молодым человеком. Но это…
— Тебе нравится?! — с улыбкой широкой, как белорусский фронт, спросил ты, задирая футболку. — Творение твоего отца и мой первый эксперимент. Не думал, что она получится такой большой, но ведь правда — красиво?
— Это, наверное, было очень больно… — прошептала Ева, малость обалдевшая от демонстрации.
— Мужчина должен уметь терпеть боль! — категорично ответил ты.
— А инфекцию занести не боишься? — с кривой ухмылкой уточнил заклинатель.
— Нет! — бросил ты и добавил куда тише: — Но прививку от столбняка на всякий случай сделал…
Вот на этом месте меня и прорвало. Во-первых, у меня отец — хирург! Ты правда думаешь, что он забыл о дезинфекции? А во-вторых — на хрена?! На хрена ты пошел у него на поводу? У тебя что, совсем нет собственного достоинства? Тебе едва знакомый, стремный даже на мой искушенный взгляд мужик ростом с полярного медведя предлагает сделать тату на груди, а ты и рад? И ладно бы тигра какого-нибудь наколол — это я бы еще поняла, но символ, мять ее, медицины?! Зеленая змея вокруг чаши, как завещал дедуля Парацельс, да практически в натуральную величину — лучший вариант татуировки для моего парня? А эти мелкие буковки внизу: «Казакова навсегда»?! Богдан, ты мне сам не так давно мозг выел тирадой о том, что после свадьбы жена должна взять фамилию мужа (а не как Ядвига оставаться при своей). Так какого же ты, поборник патриархата, позволил моему папаше (о, я еще выскажу ему все, что думаю о его идее!) навсегда пропечатать
егофамилию на твоей груди?!
В общем, не надо было, наверное, так орать. Но я хотела спать, у меня болел палец, еще и ты по-крупному налажал. Вот я и вспылила! Ненадолго — всего минуты на три. Но тебе, похоже, хватило…
Я даже не успела сообразить, в какой момент твое лицо вдруг перекосилось от ярости, а голос наполнился нотками желчи и стали. Ты, всегда такой податливый, вдумчивый и спокойный, вдруг преобразился, становясь колючим и властным. Я не узнавала тебя в тот миг — поджатые губы, сведенные брови, глаза-щелочки. От тебя веяло гневом и такой животной мощью, что мне стало не по себе. Да, Богдан, я испугалась! Не тебя, конечно, нет. В тот момент ты казался мне желаннее, чем когда-либо. Я хотела броситься на тебя, прижаться всем телом, обвить ногами, впиться в губы поцелуем… Но я знала, что этому не суждено случиться. И от этого понимания становилось трудно дышать.