— Милый лгун! Совершенно здорового человека нет, не было и не будет.
Что-то произошло, промелькнуло в глазах восточного доктора, он подошел к этому страшному, некрашеному и, очевидно, давно немытому столу и сел напротив Стэфани. В голосе его уже было меньше холодности и пренебрежения и, похоже, он начал терять сопротивляемость:
— Это правда!
— Умница.
— Я?
— Вы, вы, начали меня понимать.
— Наоборот, я перестаю понимать себя.
— И не надо.
— Как?
— Главное, чтобы вы понимали меня, и все у нас с вами будет прекрасно.
— Погодите, мадам. Я должен вас предупредить…
— Значит будет у нас будущее?
— Возможно и нет.
— Но это не вам решать.
— Хорошо, послушайте, — доктор поправил на голове свою феску, поднял глаза к небу, как будто спросил разрешения у аллаха рассказать этой женщине свою врачебную тайну:
— Помнится, еще молодым, в начале своей карьеры, я убил несколько больных, — доктор вопросительно посмотрел на Стэфани, ожидая реакции, но услышал одно слово:
— Дальше.
— Меня учили, что при операции я должен резать до тех пор, пока не останутся только здоровые ткани. А так как подобных тканей у больных людей не существует, то я исполосовал бы больных на куски, если бы меня не остановила медсестра.
— И что?
— Они умерли, но не на операционном столе, а после того, как вышли из больницы.
— Вас судили?
— Нет.
— Почему?
— Потому что их унесли с операционного стола живыми, я был вправе утверждать, что это послеоперационный недосмотр, что операция удалась. — Доктор без перерыва вдруг выстрелил в Стэфани неожиданным вопросом:
— Вы замужем?
— Да.
— Я так и подозревал.
— Но…
— И это я подозревал, и еще я выяснил, что вы не глупы, можно сказать…
— Спасибо.
— …умная женщина.
— Поздравляю вас!
— С чем?
— Что вы, наконец, начинаете прозревать.
— А ваш муж, мадам?
— Вам нечего опасаться — муж открыто изменяет мне и не сможет подать на вас в суд.
— За что?
— Если вы начнете ухаживать за мной. Если понадобится, я просто с ним разведусь.
Доктор обдумывал сказанную ему версию, обдумывал серьезно, как делал он все — обстоятельно и серьезно, часто испросив у Аллаха разрешения на свои мысли, а мысли у него сейчас роились и путались — это было видно по тому, как менялся блеск его глаз.
— Я должен все же проявить не свойственное мне любопытство, уважаемая леди.
— Слушаю.
— А кого вы спустили с лестницы?
— О, это уже что-то!
— Кто он такой? Он что, ухаживал за вами, — спросил доктор и это было уже не праздное любопытство, все мужчины одинаковы и восточные и западные — сильная женщина для них — опасность, тревога.
— Нет.
— Так что же?
— Он оскорбил память моего отца.