– У тебя у самого руки в крови – вспомни, сколько немцев ты ими убил, и заметь – не издалека, не из винтовки, когда и глаз противника не видно, и как он хрипит в агонии, не слышно, а ножом.
– Так то в бою или в разведке. Там – кто кого. Я врагов убивал, что на нашу землю пришли.
– А он хуже врага. Он струсил, вслед за его танком и другие танки ушли, пехоту на поле боя без поддержки оставили. Это воинское преступление, и суд вынес приговор по закону.
– Может, тот старлей на батарею немецкую нарвался? Было бы лучше, если бы он танки в атаку вел и их немцы пожгли? Я сам танкист и знаю, как оно бывает.
– Ты гляди, какой адвокат у нас в СМЕРШе выискался! Поговори мне еще! За такие разговоры и за твой отказ тебя из органов выгнать надо, мягкотелость каленым железом выжигать. Передовая по тебе плачет, а то и штрафбат.
– Я готов.
Сучков обошел вокруг меня, оглядел со всех сторон, как вроде в первый раз видит.
– Колесников, ты, часом, не дурак?
– Так точно, дурак, товарищ полковник.
Я понимал, что меня уже понесло, но упрямо стоял на своем.
Полковник постучал себя по голове: соображай, мол, нашел, когда выказывать твердолобое упрямство.
– В общем, не хочу больше слышать такое! Ты кадровый офицер спецслужбы и помни об этом! Езжай в роту, там политрук набрал расстрельную команду. Проследи. Если не исполнят, тогда – сам. И рука дрогнуть не должна. Это приказ! Все, и, прежде всего, командиры и политработники должны видеть, что возмездие за подобные преступления неизбежно! Ты меня понял?
– Понял, товарищ полковник.
– И учти – если в роте будет еще одно ЧП, вроде неисполнения приказа, политруку несдобровать, тебе – тоже. Не пугаю, знаю уже – парень ты не из пугливых, предупреждаю просто.
Вон как все повернулось. Еще не так давно радовался я, что не приходилось своих расстреливать. Сейчас не 41-й год, когда бездумно расстреливали от рядовых до командующих армиями, списывая на них поражения и потери первых месяцев войны.
Однако я – не гражданское лицо, которому если что-то не нравится – написал заявление и хлопнул дверью. Я – в армии, да еще в таком подразделении, как контрразведка СМЕРШ. Отсюда убывают только по ранению или гибели.
Сев на трофейный мотоцикл с коляской, я поехал в полк. Стоял он километрах в тридцати от Конотопа.
Прибыв, я доложился командиру полка. Он зло глянул на меня и бросил:
– Садись! За исполнением наблюдать?
– Обязали.
Командир достал фляжку, две железные солдатские кружки, разлил по ним водку и выпил. Я последовал его примеру. Однако на душе было так муторно, что водкой не заглушить.