Птица издала резкий звук. Ее перышки были ярко-зеленого цвета, а на макушке торчал желтый хохолок, который колыхался при каждом ее движении. Она казалась какой-то грустной, что в глазах Сандро только придавало больше привлекательности этому крохотному существу.
Внезапно перед глазами возник образ Элианты, но он поспешил его как можно быстрее отогнать.
Он услышал приближающиеся шаги. Птичка упорхнула, и в дверь постучали.
Ворвался Кракюс, точно носорог, переполненный отвратительной грубой энергией. Сандро моментально замкнулся в себе.
Кракюс рухнул в кресло, тяжело дыша. Он обливался потом.
— А, чертова жарища!
Он вытащил флягу, стал пить большими глотками, потом вытер рот рукавом.
Сандро внезапно ощутил, что вторглись в его личное пространство. К отчаянному желанию вновь остаться одному прибавился легкий привкус отвращения.
Он небрежно повернулся к нему спиной.
— Дальше так продолжаться не может, — сказал Кракюс. — Надо ускорить процесс. Когда битва затягивается, солдаты падают духом и начинают бунтовать.
Взгляд Сандро блуждал за окном.
— Метаморфозы — это не война.
— Во всяком случае, пора двигаться дальше. Что у нас на втором этапе?
Птичка вновь села на ветку и положила перед собой огромное зерно тулури. Огляделась, поворачивая голову резкими движениями, точно автомат. Затем начала клевать, зерно вздрагивало каждый раз, когда она касалась его клювом, после чего вытирала его о ветку.
Сандро хотелось бы быть этой птицей, наслаждаться каждым мгновением, ни о чем не заботясь.
— Ну что? — продолжал нетерпеливо добиваться Кракюс. — Что будем делать дальше?
Сандро остро видел, что собеседник раздражен. Он позволяет себе раздражаться, он, который не страдает и ничего не знает о страдании и дилемме, которая терзает его внутри. Ему хотелось выкрикнуть все это ему в лицо, прогнать из хижины с его фляжкой, потом и плохими манерами…
«Никогда не забывай, что ярость не свидетельствует о мужестве, а, наоборот, кротость и мягкость более человечны и более достойны мужа, и сила, и выдержка, и смелость на стороне такого человека, а не на стороне досадующего и ропщущего. Чем ближе к бесстрастию, тем ближе и к силе. Как огорчение, так и гнев обличают бессилие. И огорчающийся, и гневающийся ранены и выбыли из строя».
«Да, — сказал себе Сандро, — я слаб, огорчен, обижен. Я на грани капитуляции».
А впрочем, отчего же этот последний год он так часто повторял студентам слова Марка Аврелия, что запомнил их наизусть? Не для того ли, чтобы убедиться в этом самому? А не были ли они действительно адресованы именно ему?