— Нет уж, — заупрямился Степан, обрадованный подвернувшейся возможностью хоть на миг оторваться от этой ночной нуды.
— Ну, давай. Мигом!
Степан побежал по окопу, сунулся в подбрустверную нишу, в которой, закутавшись в байковое одеяло, спал отделенный.
— А? Что? Лезут?! — вскинулся отделенный. — Какая банка? Выкинь к чертовой матери!
— Да ведь записка там.
— Выкинь! Не хватало нам еще немецкие записки читать. Запрещено, понял?
— Да, может, важное что.
— В немецкой-то записке? Окстись!
Отделенный сел, звучно зевнул. Вставать ему страсть как не хотелось, но он уже понимал: вставать придется. Пощупав, задернута ли занавеска над нишей, зажег спичку.
— «Мос-ка-у», — разобрал одно лишь слово и сунул записку Степану. — Читай, ты в школе проходил немецкий.
— Мало ли что проходил.
— Учат вас, учат… Придется взводному докладывать.
Но и командир взвода не смог прочесть записку, понес ее к политруку роты. Тот вызвал писаря и, наконец, всем вместе им удалось разобрать: «Расскажите подробней о сражении под Москвой».
— Вот те на! — рассмеялся политрук. — Немцы лекцию запросили.
— Выбросить? — неуверенно спросил взводный.
Все, кто был в землянке, промолчали. Все знали, что бывает, когда на передовую приезжают спецпропагандисты. Выставят громкоговорители, побалабочат по-немецки, а потом начинается такое, что не приведи бог. Лупят немцы из всего, что есть, порой вызывают огонь целых батарей. Ни одна спецпередача не обходится без потерь.
— Нельзя, — сказал политрук. — Доложить надо. — И повернулся к телефонисту: — Вызывай комиссара полка.
Пока телефонист крутил ручку да переговаривался на своих позывных, политрук стоял над ним и, не оборачиваясь, говорил, что дело это, по-видимому, будет доложено на самый верх, аж в политотдел армии.
— Утром бы. Спят небось там, — осторожно вставил взводный.
Политрук хотел что-то ответить, но тут телефонист протянул ему трубку.
— Мы хотели утром, — доложив о бумаге, извиняющимся тоном добавил политрук. И вдруг вытянулся.
— Записку срочно ко мне! — кричала трубка. — Срочно! Вы поняли?..
* * *
Визжа на поворотах лысыми шинами, крытая полуторка мчалась но ночной дороге. Впрочем, быстрой езда казалась только шоферу: будь его воля, тащился бы на первой скорости, поскольку ничего впереди не видать; а фары не зажжешь, разве лишь на миг, чтобы не влететь в канаву, а то и в бухту, светлевшую слева от дороги. А сидевший рядом с шофером человек, закутанный в плащ-палатку, все торопил, ему казалось, что при такой езде затемно не добраться до места.
Машина именовалась загадочно — ЗВАС, что, впрочем, расшифровывалось довольно просто — звуковещательная автостанция. Человек в плащ-палатке — политрук Преловский — был представителем политотдела армии, точнее, того подразделения, которое занималось разложением войск противника; «хитрого отделения», как зачастую именовалось оно в политотделе.