Вспомнилось вдруг ЧП, случившееся на том самом участке фронта, куда они теперь направлялись: сержант-артиллерист, из местных крымских татар, перебежал к немцам и унес списки личного состава батареи. С тех пор оттуда каждую ночь кричали, запугивали, перечисляя имена бойцов: «Еремеев, Кацура, Бардин… — вас будем казнить лютой казнью!»
Мысли кружили, свивались, как снежные вихри в метель. Как это случилось с крымскими татарами? Ведь не единицами — порой целыми подразделениями уходили к немцам. Где же хваленое морально-политическое единство советского народа, о котором столько говорили до войны? Значит, была лишь видимость единства? Значит, иные представители «семьи народов» предпочитали свой карман общему, всенародному? Да и только ли иные? Национализма не было лишь в речах да статьях теоретиков марксизма-ленинизма, а он жил, не заявляя о себе громогласно…
Далеко впереди блеснул взрыв, звуковая волна толкнулась в лобовое стекло. Шофер открыл дверцу, всмотрелся в ночь. Слева широко светлела гладкая поверхность бухты, справа темнели горы, и не понять было, где рвануло.
Снова замелькали пятна за обочинами. Скоро и они начали растворяться во мгле: заморосил дождь, размазал и без того неясные контуры столбов, каких-то построек, местами совсем близко подступающих скальных уступов.
Машина резко затормозила, и Преловский вдруг увидел перед самым капотом трех бойцов и паутину тускло поблескивавшей проволоки. Понял, что задремал-таки, если не разглядел людей на дороге еще издали.
Шофер высунулся из кабины, крикнул:
— Чего вам, другого места нету?!
Один из бойцов шагнул к машине.
— Дай погляжу, что за умник тут разъезжает?
Шофер ничуть не обиделся.
— Чего стряслось?
— А вишь, столбы-то раскидало, провода в клубки.
— Так обрезать их.
— Али зубы у тебя железные? Давай.
— Кусачки есть.
— А чего потом на столбы натягивать?
— Так сам говоришь — кусай.
— Мало ли что? Помогайте вот.
Шофер решительно выпрыгнул па дорогу, подергал упругий провод, оглянулся на Преловского. Тот тоже вылез, постучал в стенку фургона, чтобы и Шаранович выходил.
Минут двадцать распутывали они стальные негнущиеся провода, и Преловский все оглядывался на дверь фургона, ждал, когда выйдет Шаранович. Не вышел — видно, уснул крепко.
Снова поехали, и снова поползли те же мысли. Национализм?! Знать бы в точности, где, в какой момент забота о национальном перерастает в национализм? Да полно, связаны ли они, не антиподы ли они? Не может человека, заботящегося о национальном, не беспокоить вопрос, как относятся другие к его национальности. Националист презирает все не свое и тем обязательно вызывает ответное презрение. Странно звучит, но можно сказать: национализм не национален. Именно он порождает нацизм — террористическое господство… не нации, нет, а чего-то, что вовсе уж не считается даже и со своим национальным…