Разлуки со мной Марк просто не переносил, он словно бы задыхался. Например, однажды уехал без меня в Польшу на гастроли с Майей Кристалинской, там сразу заболел и потребовал: пока здесь не будет Лили, я петь не выйду[36]. Ко мне прибежали из Госконцерта с билетом, паспортом и отправили меня в Польшу. Сам он никогда не подавал мне повода к ревности. Но ревновал, если я разговаривала с кем-то, по его мнению, дольше, чем нужно. Не выносил, если в его присутствии мне делали комплименты: это мое, не трожьте! Однажды уехал в Ростов без меня: в Москве были больны наши дети. Звонил оттуда каждый день: «Боже, ну почему тебя нет рядом!» Да и в Москве, выезжая по делам, звонил каждые полчаса: «Я нахожусь там-то и там-то».
Бывало так: я сообщала ему, что иду в гости к приятельнице, жившей рядом с Театром кукол Сергея Образцова, он принимал это к сведению. А когда я приходила к этой приятельнице — он уже был там: доехал на машине и ждал меня!
Я ездила с ним и туда, куда никто не ездил из жен, потому что Марк во всех случаях говорил: «Мне нужна эта поездка, но без жены я никуда не езжу». Кажется, не более двух раз Бернес был приглашен на праздничный правительственный прием в Кремль, и опять же пригласительный билет был прислан только на него одного. Кто бы еще мог решиться позвонить в Кремль и сказать: «Извините, но я женат. Я один не приду». И опять я была с ним рядом.
Марк был человек «взрывной», но и отходчивый. Что не мешало ему мгновенно проявлять твердость и жесткость там, где иные не решились бы на подобное. Помню, в разгар хрущевской «кукурузной кампании» мы собирались ехать в одну из зарубежных поездок, и меня оформляли в качестве ведущей. Марку давали рекомендацию в одном райкоме партии. А мне — от Бюро пропаганды — надо было идти в другой, Ленинградский, райком. Там инструктор проводил со мной беседу, спрашивал, читала ли я выступление Хрущева по поводу проводимой кампании. А потом, заканчивая инструктаж, он, поскольку у меня тогда была только своя фамилия — Бодрова, без приставки Бернес, и он не мог знать, что я жена Бернеса, — начал читать мне нотацию о том, как я должна вести себя в поездке с этим неуравновешенным человеком и «бабником». При этом он не стеснялся в выражениях, употребляя полуцензурные слова. Он долго мне внушал, что я буду в очень трудном положении. Я пришла домой: «Марк, ты знаешь, инструктор в райкоме партии так тебя „обливал“…» — и рассказала все подробно. Ни слова не говоря, Марк тут же сел в машину и поехал в этот райком партии. Явился к секретарю и потребовал у него объяснений за этого инструктора. Он никогда не оставлял такие вещи «нерешенными»!