В конце 1960-х мы поехали по туристической путевке во Францию на Каннский кинофестиваль. Нас пригласили на большой прием, устроенный советской делегацией. Вдруг к нашему столику подвели пожилого, довольно известного американского продюсера. Он заключил Марка в объятия. Он не только обнимал его, но и плакал. Выяснилось, что именно он «прокатывал» во время Второй мировой войны в США фильм «Два бойца», который имел большой успех. Старый продюсер уверял, что вся Америка была влюблена в Бернеса. (А ведь во время съемок этого фильма в ташкентской эвакуации Марк был болен: от постоянного недоедания начался фурункулез.)
В другой раз, когда мы приехали на гастроли в Польшу, где Марка хорошо знали и любили и куда мы ездили чаще всего, — наш посол сказал Бернесу: «Вы своими концертами сделали здесь больше, чем я за десять лет».
Был и такой случай. Мы, опять же как туристы, поехали в Югославию. Бернес там петь не собирался. Но на приеме в советском посольстве его попросили дать концерт в Белграде, в Доме синдикатов, в то время самом большом концертном зале. Но у Бернеса не было с собой его ансамбля, и тогда ему предложил свои услуги Саша Суббота, руководитель югославского ансамбля. И вот Марк вместо знакомства с городом и отдыха, на которые мы рассчитывали, начал работать с Субботой. Потом дал музыкантам задание. Мы уехали в турне по стране, а по возвращении в Белграде состоялся концерт в набитом до отказа зале на две с половиной тысячи человек.
Его вообще любил народ, а не правительственная верхушка, для которой артисты эстрады зачастую были чем-то вроде скоморохов. На правительственные концерты его приглашали всегда из-за того, что он был популярен по фильмам, а в последнее десятилетие, когда его почти перестали снимать и он жил с обидой на кино и всю свою энергию, душу и талант уделил песне, он все равно подчеркивал в начале концерта, что он прежде всего актер кино.
Горячая людская любовь, окружавшая его где-нибудь в глубинке, в заводском клубе, восполняла все, чего ему недоставало. Однажды мы застряли в дороге где-то под Куйбышевом. Встречу с Бернесом задержали на целых полтора часа. Но все это время заполненный людьми зал ждал, и никто не расходился. Часто после таких концертов он признавался мне: «Лиля, я теряю силы». Но, к сожалению, пока ты сам не узнаешь, что значат такие слова — в молодости не понимаешь их, не понимаешь другого человека. Правда, мы оба не знали тогда, что он уже серьезно болен…
А в «верхах», быть может, еще более раздраженные этой любовью народа, его называли «микрофонным» певцом, платили ему унизительно мало, как «разговорнику». В кино высшая ставка была 50 рублей, а Марк за концерт получал, как уже было сказано, 12 рублей 50 копеек. Он долго терпел это. Всюду, где он выступал, были аншлаги. Потом он стал брать в разных филармониях справки о сборах. И когда однажды мы летели с Декады советского искусства в Ташкенте, с нами в одном самолете оказалась тогдашний министр культуры Фурцева. Марк, не долго думая, подсел к ней и отдал все собранные справки. После этого ему повысили ставку до 25 рублей за концерт. Но это случилось в 1967-м, когда жить ему оставалось всего два года…