«Да, с такой-то женой далече уплыть можно! — в который уже раз за этот вечер подумал Николя. — А ведь, пожалуй, и Синод, прослышав про возможность присоединения к православию множества новых народов, скорее всего, может поддержать это начинание! Да и Коммерц-коллегия не должна отказать… Теперь и действительно все дело, пожалуй, только за монаршим словом…» — с восхищением глядя на Шелихову, отметил Резанов.
Глава десятая
«Незнакомец»
1825 год, 13 декабря. Санкт-Петербург
Волны ленивой чередой накатывали на берег. Беспощадное южное солнце нестерпимо жгло кожу. Наверное, сгорели плечи. Шея и спина тоже превратились в один большой, пульсирующий от боли ожог. Шелест волн о песок, как шуршание наждачной бумаги, неимоверно раздражал его. Заскорузлыми, запекшимися от жажды губами было невозможно шевельнуть. Наверное, он все-таки наглотался морской воды, так как сильно саднило горло и во рту стоял солоноватый привкус. Хотя нет, пожалуй, это не вода… Это кровь… Его кровь…
Сознание хоть и медленно, но возвращалось к нему. «Шуршание песка» постепенно превратилось в шуршание полозьев то по снегу, а то и по брусчатке мостовой. Он попытался открыть глаза. Это ему не удалось, хотя мираж морского берега рассеялся и калейдоскоп разноцветных кругов, пляшущих на ярком белом фоне, в его глазах наконец-то потух.
Первое, что он понял, что лежит связанный на чем-то холодном, упираясь лбом в какой-то предмет, скорее всего в камень. Руки были закручены назад и совершенно онемели. Страшно саднило плечо. Дмитрий наконец разлепил спекшиеся губы и закашлялся. Рот был в крови и тоже онемел. Наверное, ему еще чем-то заехали в челюсть, помимо того, что ударили дубиной. Хорошо, что он успел хоть как-то увернуться, а то наверняка разбили бы голову. Ему удалось пошевелить языком. «Да нет, зубы вроде бы на месте…» Может, он сам при падении разбил губу.
Дмитрий попытался еще раз пошевелиться, но нестерпимая боль в затекших суставах вновь пронзила все тело. Он невольно застонал. В этот момент предмет, который он вначале принял за камень, вдруг сам по себе сдвинулся в сторону. Им оказался носок сапога. Затем чьи-то сильные руки подхватили его за подмышки и, как тряпичную куклу, без всякого напряжения подняли с пола и бросили на сиденье. Если бы Дмитрий был в более лучшем состоянии, то увиденное, наверное, повергло бы его в ступор. Но сейчас, не в силах ни на какие эмоции, он просто уставился на своего похитителя, даже не пытаясь скрыть изумление.
— Good morning, my friend! Long time, no see!
[18]