Всего за девять дней преодолел Николя невероятное расстояние — от Ставки главнокомандующего в Симферополе, где его произвели в капитаны в соответствии с высочайшим соизволением, до Харькова.
Вместе с повышением в чине Потемкин вручил Резанову новенькую, только что отлитую золотую медаль «За храбрость», с профилем императрицы с одной стороны и картой вновь присоединенных малороссийских земель и Крыма — с другой. Затем, рассеянно порывшись в карманах, светлейший извлек оттуда горсть алмазов и, буркнув себе под нос: «На-ка вот, возьми, а то небось и задницу-то прикрыть нечем, герой», отправил Резанова исполнять свои служебные обязанности.
Фельдмаршал был чем-то расстроен, растерян и грустен. Тогда, гордый и ликующий от просыпавшихся на него милостей, занятый исключительно своей собственно персоной, Резанов не особо обратил на это внимание. Все его мысли занимали картины скорейшего возвращения ко двору, пред очи матушки-императрицы, в новом чине и в ореоле славы. Лишь спустя несколько дней, отрезвленный галопом, Николя, анализируя их последнюю встречу, пришел к выводу, что Потемкин несколько раз порывался ему что-то сказать, да так, по-видимому, и не решился.
«Может, я недостаточно отблагодарил светлейшего? — беспокоился Николя. — Надо будет всенепременнейше отписать их сиятельству благодетелю письмо, как только прибуду в Петербург. А то и дождусь удобного случая да напрошусь на аудиенцию, как только Григорий Александрович из похода вернутся», — все пытался успокоить себя Резанов.
Но молодость и предвкушение близкого торжества не позволяли Николя концентрироваться на мыслях неприятных и беспокойных. Гораздо желанней были мечты о своих будущих карьерных «адвансах», которые должны были непременно последовать. Наконец-то! А то, шутка ли сказать, уж почти двадцать три года, а все еще ничего не достиг.
Было еще одно, тайное и сокровенное, что заставляло сердце Николя замирать в радостной истоме, предвкушая то великое, что неминуемо должно было свершиться в его судьбе и что ожидало его там, за неведомым горизонтом. Уж теперь-то, после своего чудесного выздоровления, он в это уверовал! До сих пор по ночам его будоражили необычно яркие видения, свидетелем которых он стал, когда, как рассказывал Егоров, почти три дня валялся в горячке, зависнув между жизнью и смертью. Теперь-то он точно знал, что его ждало в этой жизни что-то необыкновенное. Да-да, именно теперь, когда он видел своего Ангела, победившего Смерть, он уверовал в свое особое предназначение. Права была матушка-покойница! Уж теперь-то ему ничего не страшно! Что может противопоставить ему Судьба?! Какие преграды установит на его пути к славе, если сама Смерть не властна над ним! Если он удостоился во истину божественного откровения и ему явился Ангел! Или то была сама Богородица?! Боже мой, как же она прекрасна! Дева Мария, заступница! Он даже запомнил ее лик, настолько ясно его увидел. А еще ему казалось, и в этом он боялся признаться даже самому себе, что она его поцеловала!