способные открыть людям глаза и умы, так и канут в небытие в тайных хранилищах Ватикана? Какое чудовищное лицемерие! И этот заблудший человеческий пастырь, этот «слуга» Божий поистине достоин хорошего урока. Иначе он искалечит ещё не одну душу».
Колизей в этот ранний час был пустынным. Бродяг, проводящих в нём ночь, видно не было. Кто ушёл на поиски заработка, кто — слоняться по городу в поисках наживы.
Лючия осмотрелась, забралась по разбитым ступеням наверх, села на одну из каменных скамей и задумалась.
Как изменился старый амфитеатр! Каким пустынным выглядит он сегодня. Но Лючия помнила его в лучшие времена. Она, Луциния, видела здесь и гладиаторские бои, и триумфальные выступления знаменитых полководцев, падение императоров и казни заговорщиков, сборы восставших и многое другое. Казалось, трибуны ожили, наполнились гулом голосов, а саму арену наводнили отряды преторианцев.
Рим! Старый Рим… Сколько ты всего видел, сколько пережил. Кому только ты ни давал пристанище на своих холмах… Прекрасный и безобразный, кровожадный и гостеприимный, воровской, распутный и лживый Рим!
Перед её глазами проносились все эти события: кровавые истории заговоров, дворцовых переворотов, политических измен, папских смертей, разврата, предательств и сумасшествий.
На душе было тоскливо и пасмурно.
На вечерней службе Лючия вглядывалась в лица людей, которые окружали её. Все они внимательно слушали проповедь отца Бенедикта. В этих лицах было столько боли, страдания и безысходности! Казалось, они слушали его, но не слышали, настолько далека была их жизнь от жизни епископа. В их глазах совсем не улавливалась надежда хоть на чуточное избавление от гнёта невежества, унижения, сломленности и рабства, рабства морального, духовного, общечеловеческого. Они казались мёртвыми и в прямом и в переносном смысле. Картина была более чем удручающая.
И ей самой стало отчего-то дурно, вдруг стало нестерпимо больно оттого, что уж она-то знала, сколько было принесено знаний на Землю, сколько передано мудрости роду человеческому. Но также она хорошо знала и то, что в среде человека всегда находились отдельные «личности», которые намеренно скрывали полученные от Высших Сил знания, не делясь ими с остальными своими соплеменниками. Тем самым они обретали власть над своими соплеменниками и сородичами и этой властью угнетали их. Конечно, легче всего, если не удаётся подчинить, переманить или заставить, — то запретить, просто запретить. Если некий владыка не мог подчинить себе народ, он первым делом запрещал свободомыслие, уничтожал свитки, рукописи и книги, закрывал школы, казнил неугодных. И человеческий род как слепой котёнок тыкался в одно и то же место, совершая одни и те же ошибки. А власть имущие и курия продолжали лицемерно требовать от простого люда полного повиновения под страхом отлучения от Церкви и ужасов адского огня. При этом сами они творили такую непотребщину и разврат, от которой и Адонай, быть может, содрогнулся бы.