Только теперь я поняла, что мы с Морозовым не общались четыре дня. Я закрутилась, он тоже не звонил. Что же это происходит? Господи, не может же на одного человека обрушиться сразу столько неприятностей! Когда же кончится этот ужасный год?!
Мысли бегали, мелькали, не желая фиксироваться. Словно кто-то открыл спичечную коробочку, откуда в разные стороны разлетелись майские жуки. Тут как бы сам собой всплыл из глубин памяти телефон. Упс! Сергеич!.. Еще через секунду я поставила на уши все травматологическое отделение Склифа.
— Сергеич! У меня проблема. Там то ли растяжение, то ли вывих, пока не ясно. Скоро будем у тебя.
— Что случилось? Ты толком объяснить можешь? У кого растяжение?
— У Морозова.
— Андрея?
— Да.
— И где он сейчас?
— В театре. Должен был играть спектакль. Я сейчас туда еду. Потом мы — к тебе.
— У кого вывих — это у тебя. Причем мозгов. Я, конечно, понимаю: если с женщиной нет проблем, это не женщина, но…
— Ты ничего не понимаешь!!!
— Так ты же ничего не объясняешь.
— Я сама ничего не знаю. Мне только что позвонил его друг.
— А ты-то какое отношение имеешь к Морозову?
— Прямое. Ладно. Я убегаю. Жди.
Сергеич был другом семьи. В свое время к нему попала сначала мама, потом папа, потом я. Человек он был, как говорится, свой в стельку. Общаться с ним я могла абсолютно спокойно, не ловя себя на том, что скажу что-то не то. Никто не оттаптывал мне ногу под столом с намеком: поручик, молчать! Профессиональный цинизм давал о себе знать.
Юрий Сергеевич Шумский соответствовал своей фамилии на двести процентов. Его всегда было слышно, но уследить за его перемещениями было невозможно. Он, как фантом, иногда оказывался сразу в нескольких местах. Казалось, только что он говорил по телефону, а его уже видели на другом этаже. Когда он успевал спуститься — не замечал никто. У него всегда наготове было несчетное количество баек, анекдотов и афоризмов, и всегда они были в тему. Но это касалось лишь общения вне работы или когда он хотел поддержать кого-то из пациентов. Сергеич, как никто другой, умел сочувствовать людям. Когда же речь заходила о работе, он становился необычайно серьезным и собранным. Даже не верилось, что этот крепыш только что балагурил, только что все вокруг сотрясалось от смеха. И кроме всего прочего, Сергеич был суперпрофессионалом. Он отдавал больным себя — свои знания, умения, душу, время — и сокрушался, что молодых коллег интересуют только деньги, что они не готовы сострадать, а больной для них — источник благосостояния. Шумский был слишком предан работе.