Сейчас друзья уютно расположились в холле с сигаретами, и Флора понимала, что вряд ли сможет пройти мимо них незамеченной. Поэтому она села на край ванны и стала терпеливо слушать.
— Твоя жена потрясающая женщина, — говорил тем временем Руфус. — Моя Джун просто души в ней не чает. Стоит Флоре появиться, и все взгляды сразу же обращаются к ней. Ты не ревнуешь?
— М-м, — неопределенно протянул Лайм.
— Жаль, что мы так редко видим ее здесь, — продолжал тот. — Моя супруга мечтает о том, чтобы мы вчетвером как-нибудь поужинали вместе. Ты не мог бы чаще привозить жену в Манчестер?
— Вряд ли это возможно, — все так же вяло ответил Лайм. — Ты же знаешь, она вечно занята.
— Звучит не особенно обнадеживающе.
— Она никогда не согласится бросить свою работу только для того, чтобы больше времени проводить со мной, — пояснил Лайм, и Флора отчетливо представила, как он пожимает своими широкими плечами.
— И никто из вас двоих не хочет уступать?
— Увы, это так. Но я питаю надежду, что положение может измениться.
По голосу мужа Флора поняла, что он самодовольно улыбается, и насторожилась.
— Вот как? — удивился его собеседник. — Ты мне расскажешь, или попробовать самому догадаться?
— Я бы предпочел не говорить, пока не буду точно уверен.
Руфус засмеется:
— Что ж, если это то, о чем я подумал, то все мы будем очень рады. В этом доме так давно не звучали шаги крошечных ножек!
Крошечных ножек?
Флора вскочила на ноги и застыла перед зеркалом. Ее лицо казалось белее платья, а губы предательски дрожали.
— Боже, боже, — прошептала она, чувствуя себя раздавленной и опустошенной.
Нет! Не может быть! Она схватилась за раковину, чтобы не упасть. Неужели это правда? Так значит, Лайм прошлой ночью действительно хотел, чтобы она забеременела?
Флора испугалась, что сейчас ей станет дурно. Конечно, она сама виновата в том, что забыла свои пилюли. И хотя Лайм обладает дьявольской изобретательностью, это обстоятельство он никак не мог предвидеть. Но все же… Губы ее снова задрожали. Она ведь предупредила его, так почему он не остановился? Что-то не верилось, что ее муж дошел в тот момент до такого состояния, когда уже не мог себя контролировать. Не такой он был человек.
Лайм всегда делал то, что хотел.
Но даже если допустить, что в первый момент ему все же не удалось устоять перед всепобеждающим жаром страсти, то почему же он ничего не предпринял потом, ночью? Лайм не преминул использовать ее оплошность в своих тайных целях.
Флора вновь взглянула в зеркало и едва узнала себя. На нее смотрели полные обиды глаза.
Какое гнусное предательство! Как он мог? Как осмелился намекнуть на то, что у них может быть ребенок и спокойно выслушивать рассуждения приятеля о «крошечных ножках»?