— А холопов-то плеточкой,— проворковала она.— А холопов-то огоньком, князюшко. Очи ясные им повыклевать вели, чтобы невзвидели свету божьего, не зарились на чужое добро...
Говоря так, карлица улыбалась, но улыбка ее была не доброй — волчьей пастью показался Ярополку Яворихин перекосившийся рог. Ознобом прошибло его всего, а все-таки подумалось: «Должно, права старая. Князю князево. А каменщикам за отступничество — лютая казнь». Карлице сказал:
— Умны твои речи...
— Вот и хорошо. Вот и ладно, князюшко,— пробормотала Явориха и, пятясь, исчезла за тоненько скрипнувшей дверью.
К утру Ярополк и телом окреп, и в мыслях своих утвердился. Разбудил его ранний петушиный крик.
— Явориха! — позвал Ярополк.
Карлица явилась сразу, словно проросла сквозь щели половиц. Увидев посвежевшего князя, как дите малое, обрадовалась, залопотала:
— Будто заново народился, князюшко. Лицом-то бел да румян. Хорошо, знать, спалось?
— Хорошо. А вели-ка подавать мне одежду праздничную. Да поди узнай, пришли ли бояре.
— Пришли, князюшко, пришли,— елейным голосом сказала Явориха.
— Тогда кличь их в горницу, да поживей. Совет держать буду.
Твердо надумал Ярополк — виновных карать без пощады. Карать, дабы смуту вывести во Владимире навсегда.
Пока шли по городу биричи и, ударяя палкой в медную тарелку, повешенную на груди, сзывали горожан,на суд, в усадьбе спешно заканчивались последние приготовления.
Перед палатами расторопные плотники возвели помост, на котором должны были сидеть князь и бояре. Затянули его дорогими коврами, сверху, по коврам, расставили переметные скамьи с суконными полавочниками. Княжеское кресло, обшитое золотыми пластинами с вделанными в них дорогими каменьями, прямое, с массивными подлокотниками, установили в середине. Внизу, перед помостом, строились дружинники и пешцы — в боевом облачении, в бронях и при щитах.
Ярополк явился пред людьми в красном корзне, застегнутом на плече золотой запоной, в красных же сафьяновых сапогах с серебряными завитушками по голенищам, в пушистой собольей шапке с алым верхом.
Увидев князя, мужики поклонились ему, бабы торопливо перекрестили лбы — боялись матери да жены за своих непутевых сынов и мужей.
Ярополк опустился в кресло, бояре расселись на скамьях. Княжий тиун, стоя на приступке, чуть пониже помоста, утробным басом объявил:
— Яко князь повелит, тако и свершится. Милостию божьею начнем.
Князь кивнул. Тотчас же дружинники выхватили из группы мужиков, стоявших чуть поодаль, щуплого старикашку с грязной, в пролысинах, бородой, подвели к помосту. Старикашка крутил головой и шамкал что-то слюнявым мягким ртом.