— За церковь будешь в ответе.
— Только прикажи, боярин,— покорно отвечал Аверкий.— Будет тебе и церковь, будет и терем.
И еще попросил староста:
— Есть у меня, боярин, невеста. Приведу к тебе — благослови!
Ухмыльнулся Захария, милостиво пообещал:
— Покажешь невесту — благословлю.
Ошалел Аверкий от счастья, задом толкнулся в дверь, выкатился за порог.
Душно было в избе. Обмахивая распаренное лицо шитым убрусом, Захария кликнул дочь. Пришла Евпраксия — стройная, смуглая, неприступная. Села против отца на лавку, праздные руки с длинными пальцами сложила на коленях. Опустила ресницы.
— Скучно тебе, Евпраксиюшка?.. Ты бы в лесок сходила али вечерком на посиделки.
Бледная улыбка скользнула по ее губам. Уж кому-кому, как не Захарии, знать — отчаянная у него дочь, с другими девками не сравнить. На охоте, бывало, не отстанет от мужиков: нагонит зайца, стрелой пронзит летящего гуся. Меткий у нее глаз, твердая рука. А ловка-то, ловка — на коне сидит что твой добрый молодец. Любит Евпраксия натянуть на себя кольчугу, шлемом накрыть голову да и скакать так по полям, поигрывая гибкой плеточкой.
Не знала Евпраксия ни забот, ни тревог, а в последние дни загрустила. «Верно, напугали ее холопы,— думал Захария.— Ладно еще, не надругались».
Приютила Евпраксия вызволенного мужиками из поруба старого гусляра Ивора, часами слушала его песни. Недобрые были они, Иворовы песни,— смешливые да похабные. Недаром, знать, упрятал его в яму князь Андрей. Да и Захария, признав в Иворе давешнего узника, надумал гнать его со двора. Вступилась Евпраксия, а то бы погнал. Но ради любимой дочери на что не пойдет боярин Захария!.. Как поглядит она на него, ну ровно малое дите спеленывает — ни ногой не повести, ни рукой не шевельнуть. Остался Ивор при молодой боярышне. Ел боярские хлеба, а в песенках над боярами глумился. И еще чего вздумала Евпраксия. — сажать гусляра за боярский стол. Вскипел Захария, но и это снес. Евпраксия, видя, как сердится отец, нарочно медку гусляру подливала:
— Пей, старче, пей. Сладок мед-от. Небось и у князя такого не пивал.
— Пивал я, матушка, разные меды. И у князя Андрея, и у отца его князя Юрия, и у деда Андреева — князя Владимира Мономаха. И в Чернигове пивал, и в Рязани, и в Киеве,— отвечал старик.
— Ишь какой угодник,— язвил Захария,— Знать, милостивы были к тебе князья, богато одаривали!..
— Одаривали, боярин, одаривали,— кивал Ивор седой головой.— Всего было вдосталь. Кормили меня князья щедро — в порубах водицы подавали и мякины не жалели... Как же, одаривали!..