— Как ты можешь так думать? — горячо вскричала Арабелла. — Он, конечно, очень опечалится, но — о, я даже не смею думать об этом! — ты должен знать, что он никогда не поступит так не по-христиански — не вычеркнет тебя из своей памяти! Но не пиши ему пока! Дай мне время подумать! Если бы папа знал о твоем долге, я уверена, он бы заплатил все до последнего пенса, даже если это его разорит!
— Неужели ты думаешь, я такой простак, чтобы рассказать ему об этом? Нет, я просто скажу ему, что чувствую призвание пойти в армию и больше всего на свете мечтаю об этом!
Эта речь наполнила сердце Арабеллы значительно большей тревогой, нежели предыдущие разговоры о самоубийстве, потому что это было очень похоже на него — записаться на армейскую службу. Она прошептала:
— Нет, нет!
— Придется, Белла, — сказал он. — Я уверен, что армия — это единственное, на что я гожусь, и я не могу теперь появиться в обществе, когда на мне висит этот долг. В особенности — долг чести! О Боже, я думаю, я наверно тогда сошел с ума!
Он замолчал, как будто не мог продолжать. Потом он попытался выдавить из себя подобие улыбки и сказал:
— Ну и парочка — ты и я, а? Конечно, ты не наделала столько глупостей, сколько я.
— О, я вела себя ужасно! — воскликнула она. — Это даже моя вина, что ты попал в такое положение! Если бы я не познакомила тебя с лордом Айвенго…
— Чепуха! — быстро сказал он. — Я ходил в игорные дома еще до того, как с ним познакомился. Он не должен был знать, что я не богат! Мне не нужно было идти с ним в Клуб избранных. Просто моя лошадь проиграла на скачках — и я думал — я надеялся — о, после драки кулаками не машут! Но говорить, что это твоя вина — ерунда!
— Бертрам, кому ты проиграл в клубе? — спросила она.
— Банку. Мы играли в «фараон».
— Да, но кто-то же держит банк?
— Несравненный.
Она уставилась на него.
— Мистер Бьюмарис? — выдохнула она. Он кивнул.
— О нет, не может быть! Как он мог тебе позволить… Нет, нет, Бертрам!
Она была в таком отчаянии, что он удивился.
— Но почему нет!
— Ты же еще мальчик! Он должен был знать! И принимать от тебя расписки! Он мог бы отказаться от этого, по крайней мере!
— Ты не понимаешь! — сказал он нетерпеливо. — Я пошел туда с Толстячком, почему же он не должен был разрешить мне играть?
Мистер Сканторп кивнул.
— Очень неудобное положение, мэм. Очень сильное оскорбление — отказаться принимать расписки.
Она не могла оценить этики поведения джентльменов, но она поняла, что так принято в кругу мужчин.
— Я бы подумала, что он поступил плохо! — сказала она. — Но неважно. Дело в том, что он — что я с ним очень хорошо знакома. Не отчаивайся, Бертрам! Я убеждена, что если я пойду к нему и объясню, что ты несовершеннолетний и небогат, он простит твой долг!