- В одностороннем порядке? - подсказал я.
- Именно! - Невилл даже развеселился. - Умеешь ты точно выражаться, Поттер. И ещё все они взяли привычку жалеть меня за то, что Пожиратели повредили рассудок моих родителей. Они думают, что мои родители сейчас на домашнем уходе, и теперь я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что родители в шведской клинике. Ты был прав, когда предупреждал, что об их лечении нельзя говорить никому.
- Лонгботтом, для некоторых заинтересованных лиц твои родители - в первую очередь объекты политических спекуляций. И я не уверен, что эти лица захотят лишиться такого козыря, поэтому лучше дождаться завершения лечения.
- Это я уже понял, Поттер. Вокруг меня идёт какая-то суетня, которая совсем, ну нисколько не нужна мне. Они называют себя моими друзьями и говорят, что заботятся обо мне, но на самом деле я у них как вещь, которой они как хотят, так и вертят. Теперь я думаю, как же это здорово, когда к тебе никто ни с чем не лезет. Неужели и у тебя так было?
- Я в Слизерине, а не в Гриффиндоре. И еще я умею говорить 'нет' - полезный навык, тебе не помешало бы ему научиться.
Невилл добросовестно задумался, оценивая свои способности в этом отношении.
- А знаешь, Поттер, - сказал он наконец. - Я попробую.
Похоже, друзья здорово достали Невилла, раз он даже не вспомнил о Снейпе. Только вернувшись в общежитие, я спохватился, что забыл-таки спросить его, как у них там с уборкой.
Как выяснилось позже, Лонгботтому повезло, что в этот вечер он пропустил начало гриффиндорской пирушки. Близнецы тайком насовали в праздничный торт кусочков своего нового образца канареечной помадки отсроченного действия, и ко времени возвращения Невилла торт был уже съеден, а все пострадавшие отправлены к мадам Помфри. Антидот к помадке удалось подобрать только через сутки.
Наконец наступил день первого конкурса. Не скажу, чтобы незаметно - отвлечься от его приближения не давали многочисленные болельщики. В последние дни меня задёргали вопросами вроде 'Поттер, ну как ты?', 'волнуешься?', 'не волнуешься?', 'а как по-твоему, кто победит?', 'ты же порвёшь их, да?' и тому подобное. Ко мне подходили ученики, которых прежде я видел только издали и мельком, если вообще замечал, и заговаривали, как со старым знакомым. До меня снисходили старшие, они напутствовали меня и выражали надежду, что я их не подведу. Даже грифы - не все, но многие - успокоились насчёт вонючки и посматривали на меня с ожиданием.
Я невольно вспоминал жалобу Невилла на друзей, потому что тоже чувствовал себя вещью. Нечто похожее было на первом курсе, когда всем было в новинку присутствие в Хогвартсе Мальчика-Который-Выжил, но тогда на меня таращились со стороны, а теперь все вели себя так, словно я принадлежал им. Им не было ни малейшего дела до того, что я тоже живой человек, что у меня тоже есть здоровье, настроение и личные обстоятельства - я был для них вещью, которая должна была сделать за них то, к чему были неспособны они сами.