Воронихин хорошо знал, что может вспомнить сидящий перед ним человек, которого он уже не раз спасал, когда, казалось, не было никакой надежды. И придется спасать снова.
— Слушай меня внимательно. В последний раз. Больше палец о палец не ударю. Всякому терпению приходит конец. В последний раз.
Козырин криво улыбнулся, встал и так, с кривой улыбкой под аккуратно подстриженными усами, ушел.
29
Воронихин защищал не только Козырина, он защищал и самого себя. Теперь особенно ясно сознавал, как спутали их одни и те же нити.
Бюро было назначено на пятницу, с утра. А вечером в четверг Воронихин допоздна засиделся в своем кабинете и вышел на улицу, когда Крутоярово уже окутывали теплые летние сумерки; направился не домой, а вдоль по центральной улице, совершенно без цели, просто так.
Трехэтажные дома по обеим сторонам улицы смотрели на него ярко-желтыми окнами. За каждым окном была своя жизнь, и за каждым окном люди должны были добрым словом вспоминать его, Воронихина, потому что в каждый такой дом он вкладывал свою душу, как и во все, что строилось, возводилось и появлялось доброго в районе. Да что дома! Вот здесь, на этом месте, где он сейчас идет, напротив сверкающего стеклянными стенами Дома культуры, был большой пустырь, заросший крапивой и напоминавший свалку…
Сколько сделано! Воронихин мысленно оглядывался в прошлое и поражался — неужели все при нем и неужели все через его кровь и нервы? «Да, — с гордостью отвечал самому себе, — при мне, через мою кровь и нервы».
И если было что-то сделано не по правилам, продолжал он размышлять дальше, то сделано только для пользы дела. Поэтому свой законный, горбом заработанный авторитет за здорово живешь он никому не отдаст…
Чем дальше уходил Воронихин по ярко освещенной асфальтированной улице, машинально отвечая на «добрый вечер» встречным крутояровцам, тем быстрей отбрасывал сомнения, которые одолевали его в последнее время, тем крепче настраивался на жесткость. Перебарывал самого себя и выносил единственное решение — властной рукой надо поставить всех на место.
Если бы Воронихин случайно свернул с центральной улицы и, немного пройдя по тихому переулку, оказался перед зданием больницы, он бы несказанно удивился, увидев на стареньком диване, врытом ножками в землю, Рубанова и Савватеева.
Беседа их явно затянулась. Уже несколько раз выходила на крыльцо дежурная сестра, многозначительно смотрела, но Пал Палыч всякий раз отмахивался от нее рукой и говорил:
— Анечка, да бессонница у меня, будь она проклята! Какая разница! — там шары в потолок пялить или здесь?!