По делу Авдотьина началось следствие. Воронихин еще не отошел от этого известия, а его уже поджидало другое — из обкома ехала комиссия. Вечером ему позвонил хороший знакомый, который всегда предупреждал о таких делах, и тревожным голосом сообщил, что предвидятся перемены, что на него, Воронихина, «катится большая бочка и усерднее всех толкает эту бочку Рубанов». Поступи такая информация несколько месяцев назад, Воронихин немедленно использовал бы ее в деле, и еще неизвестно, чем бы все кончилось. Но сейчас он, как ни старался, не находил в себе сил что-то предпринять. Душевный стержень, всегда помогавший ему в любых трудных случаях, треснул. И не отдельные люди его ломали — ломала сама жизнь. И это был конец. Даже если минует беда и он останется целым и невредимым — все равно конец…
45
И опять, как во все времена, в свой положенный срок властвовала над крутояровской землей неудержимая в вечном движении прекрасная сибирская весна, которую так долго ждали в снегах и холоде люди, деревья и травы. Земля молодела, оживала. Дни радовали душу теплом и солнцем.
В один из таких дней Андрею позвонили из военкомата и попросили прийти к военкому. Тот поздоровался и молча протянул ему письмо. Письмо было в тонком конверте, чуть поуже и подлиннее стандартного; на хорошем лощеном листе бумаги — аккуратный, почти каллиграфический почерк.
«Дорогой Егор! Дорогой наш боевой товарищ! Наконец-то мы разыскали тебя! Так сразу и обо всем хочется сказать, но оставим разговоры до нашей встречи. Мы собираемся уже пятый год, кто остался в живых из нашего батальона, собираемся в Москве, а нынче решили съездить на высоту 150, ту самую. На ней открывают памятник. Сообщи, когда и как приедешь в Москву, мы встретим. Обязательно приезжай. Мы очень ждем. Тамара Сухова (нынче Завьялова) и Галенька Веселова (без всяких „нынче“, по-прежнему)».
Андрей хотел перечитать еще раз, но передумал и сунул лист обратно в конверт. Военком, на подполковничьих погонах которого ярко посверкивали лучики весеннего солнца, кашлянул и извинительно, что совсем не подходило к его лицу старого служаки, проговорил:
— Тут видишь, Агарин, какая история, ошибка канцелярская вышла. Они запрос присылали сначала, ну а девочки мои… вот…
Военком поскреб сизый затылок и печально вздохнул.
— Какие мужики ушли! Соль земли!
Быстро отвернулся, налил себе в стакан воды из большого графина и залпом выпил. Андрей стоял, держал в руках продолговатый конверт. Пора было уходить, а он не уходил, ему казалось, что военком сейчас скажет еще какие-то особенно нужные слова. Но тот молчал, только почесывал сизый затылок и смотрел в окно, где виднелась зеленеющая в самом разгаре весны крутояровская улица.