— Как это — лез в нору, а попал в ад? — со смехом спросил Авдотьин.
Вася долго не отвечал, щупал затылок.
— Обыкновенно. Какому-то идиоту лодку вздумалось заваривать — это в конце лета! А там так делают — под обрывом нору роют, сверху выход, вроде трубы, в него чугун со смолой ставят. Влетел я в эту нору, а там еще угли не остыли, назад, а не могу, застрял. Я тогда затылком по этому чугуну, перевернул, а смола мне на голову. Не хуже чем черти в преисподней жарят. Месяца три потом ходил инвалидом, до сих пор вот блямбы на голове остались.
— А вылез-то как? — поинтересовался Козырин.
— Старик же и вытащил. Руками хлопает, причитает, ой, сыночек, родненький, да ты зачем туда залез, я же только попугать хотел, вроде шутки. Ничего шутки, да? Тащи, говорю, в больницу, пока я тут копыта не откинул. А потом он мне на ней жениться предлагал. Нет, говорю, благодарю покорно.
Над Васиным рассказом от души хохотали. А сам он светился довольной улыбкой, что угодил приезжим, с которыми так уважительно разговаривал бригадир. Возле костра в колке просидели до поздней ночи.
Домой Козырин ехал задумчивым, в мыслях он еще был там, у Кирпича, в его бригаде.
— Да, деловой мужик, — негромко протянул он. — У него есть чему поучиться. Вася и тот при деле — хорошее настроение обеспечивает.
— Тебе ли, Сергеич, завидовать, — удивился Авдотьин. — Да ты этому Кирпичу сто очков вперед дашь.
Козырин усмехнулся. Вот за что он держал Авдотьина возле себя — за откровенно завистливый взгляд. Человеку мало что-то иметь, надо, чтобы ему еще и завидовали.
А у Кирпича все-таки стоило многому поучиться.
21
Планерка началась необычно. Угрюмо набычившись, Савватеев сидел за столом, ерошил седые космы и молча смотрел на Рябушкина. Тот делал вид, что ничего не замечает, но чаще, чем обычно, вздрагивал плечами. Молчание затянулось, все недоуменно косились то на редактора, то на Рябушкина. Наконец Савватеев, как умел делать только он, когда злился, грохнул ладонями по столу и, немного еще помедлив, твердо, по словам выговорил:
— Рябушкин, объясняй нам, что случилось. Рябушкин мгновенным жестом подоткнул очки.
— Я не понимаю, Павел Павлович, о чем идет речь. Во-первых, очень прошу не грохать на меня кулаками. Во-вторых, — и уже не Савватееву, а, отвернувшись в сторону, как бы для всех, — эмоции частенько превозмогают здравый смысл.
— Хорошо, тогда я возьму на себя труд объяснить, какой номер ты выкинул. Ты совершил преступление.
— Интересно слышать. Прямо детектив. Так кому я темной ночью кривым ножом кишки выпустил?
— Не юродствуй, Рябушкин. Объясняю. К нам пришло письмо из ПМК. О том, как торгуют стройматериалами. И это письмо исчезло из редакции, а человека, который написал его, уволили по сокращению штатов.