Крапивин вдруг замолчал, опустил голову и затих. Мне показалось, что плечи его вздрагивают. Я посмотрела на Андрея, а он – на меня. Неужели Крапивин раскаялся в содеянном? Следователь недовольно поджал губы, но не торопил подозреваемого, ждал, пока тот вновь заговорит. Мы понимали: наступил самый важный момент, тот, ради которого и велось это расследование, ради которого мы все столько работали! Вот журналист поднял голову, лицо его было бледным, губы дрожали, но он нашел в себе силы продолжить страшный рассказ:
– В тот день, когда… когда все это произошло, я приехал в гаражный комплекс и стал ждать. Я примерно знал, когда приедет Говоров, он всегда являлся туда поздно вечером, почти ночью. В тот день он загнал машину в гараж, вышел из нее, открыл капот, принялся возиться с ним, не то масла хотел подлить, не то свечи проверить. Я подошел к воротам, быстро закрыл их и приставил к ручке доску. Он был ошеломлен, закричал: «Эй, кто там балуется? Ну-ка, открывай, не то навешаю тебе!» Я быстро залез на крышу гаража, там, на соседнем с говоровским, лестница была, деревянная, криво сколоченная, вся в краске. Наверное, ее рабочие оставили, когда крышу битумом заливали. Я достал из кармана бутылку с бензином, намочил ветошь, остатки вылил в вентиляционную трубу, потом зажег ветошь и бросил ее в отверстие. Говоров кричал… матом, требовал открыть ворота, выпустить его, даже, кажется, деньги обещал…
– А ты? – подтолкнул Крапивина Андрей.
Тот посмотрел на него тоскливо:
– Я считал, что передумывать поздно, ради Светланы я готов был убить кого угодно, хоть президента! Я слез по лестнице, сел в машину и быстро уехал, молясь только об одном, чтобы спасатели, которых, как я знал, Говоров вызовет, приехали как можно попозднее…
– И твоя молитва была услышана! – съязвил Андрей. – Они приехали, когда он был уже мертв. Не жалко парня-то? У него ведь мать осталась. Представь, каково теперь ей!
– Он сам виноват! Сам! – закричал Крапивин. – Если бы он не обижал Светлану…
– А если бы она развелась с ним, – в тон ему выдал следователь Коломеец, – то, глядишь, и сжигать бы никого не пришлось. И, согласись, так было бы честнее! Что, хочешь сказать, нельзя было обойтись без жертв? Всегда есть более гуманный выход…
– Я не думал об этом, – пробормотал журналист.
– А может, ты хотел, чтобы твоя пассия стала не только свободной, но и богатой? – не удержалась я.
Крапивин в первый раз за время допроса посмотрел на меня. Взгляд у него был как у больной собаки. Он отвернулся и опустил голову.
– Так, с этим все понятно, – подытожил Андрей официальным тоном, – теперь перейдем к делу о гибели вашей супруги.