– Так что ты хотела мне сообщить такое уж важное? – спросил старший лейтенант, едва его полицейская задница опустилась на желтое дерматиновое сиденье стула.
На подносе перед нами возвышалась гора пирожков и бутербродов, в чашках дымился горячий кофе, издавая, впрочем, не особо изысканный аромат.
– У нас появился новый подозреваемый, – выдала я Ложкину в лоб, отодвинув свою чашку.
Напиток не внушал мне доверия, так что я решила не рисковать здоровьем.
– Да ну-у-у? – Вадим вонзил зубы в первый пирожок.
– Ну да, – подтвердила я.
Ложкин усмехнулся, посмотрел на меня снисходительно, прожевал угощение и спросил:
– Давай колись, кто же это?
– Хозяин гостиницы, расположенной в том же здании, что и кафе Никиты Говорова.
– Ну, ты даешь! А ему-то зачем убивать парня?
– Он хотел купить кафе у Никиты, а тот отказался продавать.
– И что с того?
– Очень хотел купить, понимаешь, очень! Не раз предлагал…
– Из-за этого не убивают, – отрезал Ложкин и набил рот очередным пирожком.
– Еще как убивают! Бухгалтерша Никиты говорила мне…
– О-о, ты, я смотрю, все копаешь это дело?.. Нет, ты, конечно, молодец…
– Вадим, подожди, речь не обо мне. Дело серьезное: Лев Эдуардович – хозяин гостиницы – сейчас взялся за Светлану, он сегодня ездил к ней два раза.
Я рассказала Ложкину обо всем, что произошло сегодня. Тот слушал меня с какой-то кривой ухмылкой, со снисходительностью во взгляде, при этом не забывая уминать пирожок за пирожком.
– Я же говорил: хорошего наставника тебе не хватает, – наконец выдал он авторитетное заключение. – Вот если бы ты какое-то время поработала у нас…
– Я работала.
– А что же опыта не чувствуется, а? Рано, значит, из органов ушла, надо тебе еще было практики-то поднабраться.
– Не с моим характером…
– С кем поцапалась-то?
– К нашему делу это не имеет отношения, – сдерживая раздражение, отрезала я.
– Вот-вот: чувствуется твой неуживчивый характер, да! А насчет хозяина гостиницы… Хорошо, мы его, конечно, проверим, но не думаю, что он замешан в это дело.
– Да у тебя никто и не замешан! Придумал каких-то хулиганов…
– Я придумал?! – искренне возмутился Ложкин.
– Мать Говорова… – начала я, но оппонент меня перебил:
– Вот! Я скорее поверю, что это мать сожгла своего сына.
Я чуть со стула не свалилась при этих словах. Что я слышу?! Мать убила своего сына, сожгла его живьем?! Зачем?!
Очевидно, этот вопрос читался на моем окаменевшем от изумления лице, потому что Ложкин снисходительно похлопал меня по плечу:
– Чтобы досадить снохе – вот зачем!
Мне показалось, что я не расслышала.
– Что?! – автоматически переспросила я.