Летом, как только я окончила восьмой класс, мои родители развелись. Папа сразу же съехал к какой-то девице. Думаю, они и разошлись из-за его романа, хотя от мамы я этого никогда не слышала.
После развода папу я почти не видела. А мама вела себя как-то ужасно странно. Не то чтобы у нее крыша съехала, но она будто замкнулась в себе. Замедлилась. Моя мама из тех людей, которые для посторонних напяливают счастливую маску, а на семью их уже не хватает. Она никогда ничем со мной не делилась: не говорила ни о своих чувствах, ни о своей жизни. Я плохо себе представляю, какой она была в моем возрасте. Что ей нравилось, а что нет. Своих родителей она упоминала всего несколько раз — я никогда их и не видела, — и говорила про то, что мечтала удрать от них как можно дальше, когда вырастет. И никогда не объясняла почему.
Я спрашивала, но она пропускала вопросы мимо ушей.
Я не хотела ехать в лагерь. Хотела остаться с ней, помочь ей пережить развод. Но она настояла на моем отъезде. Я решила, что, наверное, ей нужно побыть одной, и согласилась.
Лагерь я терпеть не могла, там было просто невыносимо. Я записалась помощницей вожатого, понадеялась, что будет хоть немного лучше, — зря надеялась. Вдобавок во всем лагере не оказалось никого из моих прошлогодних знакомых, ни единого человека, так что я совсем никого не знала. В общем, сама не понимаю, как так получилось, но я начала пудрить мозги девочкам из своего отряда. Они меня расспрашивали, а я заливала: мои родители в Европе, говорила я. А живу я в огромном особняке на самой прекрасной улице в Норт-Ривер-Хайтс. У меня есть собака Дейзи.
Потом, в один прекрасный день, я ляпнула, что у меня есть младший брат — урод. Не знаю зачем: наверное, просто так, хотелось посмотреть, что будет. И конечно, девочки запричитали: «Правда? Ой, бедняжечка! Как же это тяжело!» И так далее, и тому подобное. Я сразу пожалела, что брякнула. Получается, я — самозванка. Если Вия узнает, думала я, она решит, что я сбрендила. А может, так оно и есть. Но с другой стороны, мне казалось, что я не совсем вру. Я ведь знала Ави с тех пор, как ему было два года. Он рос у меня на глазах. Я с ним играла. Ради него я отсмотрела все шесть эпизодов «Звездных войн» — чтобы разговаривать с ним обо всех этих мандалорах и охотниках за головами. Именно я подарила ему космонавтский шлем, и он не снимал его целых два года. Я вроде как заслужила право думать о нем как о брате.