Пришлый все больше нравился Пафнутию. Есть теперь кому излить душу. А еще подумал он, что весной, когда приедет со Всеволодом Микулица, то-то подивится его расторопности. Уж коли от Поликарпа богомаз, то какой ни худой, а мастер… Может, и поймал Пафнутий свою жар-птицу?
К вечеру, когда Зихно с попом приканчивали уже третью ендову с медом, пришел княжеский тиун Любим.
Любима все знали на Москве как первого бражника и охотника до молодых баб. Зихно сразу приглянулся ему.
Скоро охмелевший Пафнутий уснул на лавке, и Степанида, не говоря ни слова, вытолкнула их из избы. Побродив по улице, они пошли к тиуну. Зихно пел срамные песни и плясал, Любим хлопал в ладоши.
Ночью Зихно щупал тиунову жену, пышнотелую и податливую Евнику. А утром проснулся с головной болью в незнакомой горнице. За перегородкой слышались голоса. Один из них принадлежал Любиму, второй, как ни напрягался Зихно, не мог признать.
«Вот леший! — обругал себя Зихно. — И Злату проспал». Он вспомнил, что договаривался с девушкой о свидании.
— Ты, Житобуд, сторонних людей пасись, — наставлял охрипший с перепоя голос тиуна. — Один раз ушел, вдругорядь пымают. Тогда поминай как звали.
— На-кося, — рокотал незнакомый бас, — Вдругорядь я им не дамся.
— Словят…
— Не перепел я.
— По важному делу отрядил тебя великий князь. Как-то обернется?
Незнакомец хохотнул.
— Пущай рыщут. А Романовой грамотки им не видать.
Зихно пошевелился на лежанке, опустил на пол босые ноги. С истомой вспомнил, как стаскивала с него Евника порты, накрывала сукманицей. Застонал от обиды.
— Это кто еще у тебя в ложнице? — вдруг спросил незнакомец.
— Богомаз.
— Отколь бог принес?
— Сказывает, из Киева.
Лавка скрипнула под тяжелым телом, послышались грузные шаги. Большая волосатая рука откинула занавеску, и Зихно похолодел от страха. Прямо над ним появилось огромное лицо, обрамленное гривой давно не чесанных волос. Злые разноцветные глаза буравили богомаза. Хмель сняло как рукой.
— Ишь ты, — сказал Житобуд и опустил занавеску. Снова заскрипела лавка, за перегородкой зашептались.
— Чур, чур меня, — быстро перекрестил Зихно лоб и натянул порты.
Когда он вышел в горницу, в ней уже никого не было. «Должно, привиделось», — подумал Зихно. Но привидеться такое как могло? И мужик обличьем уж больно знаком, на Святославова сотника смахивает, коего не раз встречал в Киеве, когда трудился над фресками у Поликарпа. Никак, он и есть? «Беды бы какой не стряслось», — испугался богомаз. Однако страхи покинули его, едва только в горнице появилась Евника. Была она нынче еще краше вчерашнего. С вечера-то он ее толком не разглядел, а сейчас дивился: экая пава. И воспоминание о Злате затерялось в закоулках его памяти.