Старый Ничах еще не выходил из своей фанзы. Он сидел на глиняных теплых нарах, под которыми проложен дымоход, и курил трубку. Встряхивал головой. На спине его вздрагивала черная с проседью коса. Узкие глаза старика совсем сощурились. В фанзе был полумрак. Маленькое оконце, затянутое рыбьим пузырем, слабо пропускало свет. Ничах докуривал трубку. Он ждал Минги. Дочь убирала посуду.
— О, чо! — воскликнул он, вынув изо рта трубку и прислушиваясь к глухим ударам барабана.
— О, чо! — воскликнула Минги. Она выпрямилась и посмотрела радостно на Ничаха. Он встал. Минги быстро накинула на себя дошку и выбежала из фанзы. Старик вышел не торопясь. Если бы это было прежде, он не простил бы Минги ее непочтительности. Дочь должна выходить из фанзы за отцом.
Минги, задыхаясь, прибежала к сельсовету и замерла от удивления. Ничах медленно шел за ней. Он закрыл руками уши: непривычная музыка гремела и было немножко страшно слушать ее.
«Вот она какая — Красная Армия! Как кета на нерест, густо идет». Старый Ничах видел партизан, но о Красной Армии только слышал, о Красной Армии Минги читала ему книги. «Много людей, и все, как один человек, на шапках у всех красные звезды, не потому ли Красная Армия?» Ничах не понимает этого, но он спросит у Минги. Она умная и все знает.
От радости на глазах Ничаха слезы. Не поймет он почему, но только хочется ему петь сейчас, стать молодым, много знать, как дочь.
А отряд проходил мимо сельсовета. Вытянувшись и взяв под козырек, председатель Бурцев кривит:
— Здравствуй, Красная Армия!
— Здрас-те! — отвечают бойцы.
Пожилая женщина пробивается вперед и смотрит на колонны. Скоро и ее сын наденет красноармейскую шинель. Хочется ей увидеть похожего на Григория красноармейца, чтобы на минутку представить, будто это ее сын шагает.
— Тетка Агаша, пусти, — просят ребятишки.
— Шмыгайте, пострелы, — отвечает она и сторонится.
Все счастье в жизни Агафьи Бурцевой — ее сын Григорий, живая связь с далеким прошлым, ее первая любовь. Годы покрыли морщинками лицо, а душой Агафья совсем молода, полна сил и здоровья. Мягкая и приятная грусть теплится в ее добрых глазах.
Ребятишки осмелели совсем. Они уже скачут на палках, как кавалеристы, возле музыкантов. Старшина музвзвода поворачивает голову, косит глаза на ребят. В короткие паузы успевает прикрикнуть:
— Цыц, не мешайте!
Кирюша Бельды, вытянувшись, приложив руку к шапке, кричит:
— Ур-а-а!
Красноармейцы отвечают на его приветствие. Могуч и силен человеческий голос. Мартьянов останавливает отряд и открывает коротенький митинг. Он поднимается на крыльцо к председателю Бурцеву, приветствует собравшихся, а потом говорит: