Звук его голоса, исполненного чарующего благородства, произвел не примиряющее, как он рассчитывал, а прямо противоположное действие – от любви и горя Сэниа окончательно потеряла голову:
– Асмур, я ничего не повторяю дважды! Ты сейчас же наречешь меня своей женой, или… – она оглянулась, пытаясь найти что-нибудь такое, чем можно было бы напугать самого Асмура.
Видят древние боги, это было чертовски трудно! Ибо напугать бесстрашного эрла могла разве что такая угроза, которая еще ни разу не прозвучала под небом Джаспера. Но и принцесса была не из пугливых: она медленно подняла руку с маленьким десинтором до уровня своего лба. И рука ее не дрожала.
– Асмур, – сказала она очень просто, – если ты этого не сделаешь, я УБЬЮ КРЭГА. Своего крэга.
Он рванулся к ней, пытаясь перехватить руку, но она оказалась проворнее – вскочив на седло ногами, она вытянулась во весь рост и теперь стояла на спине его вороного, освещенная тремя лунами, с рукой, поднятой ко лбу.
Принцев как ветром сдуло с седел – все разом очутились на земле, а один, самый младший, отвернулся и прижался лицом к гриве своего коня. Не было еще такого на Джаспере за все полторы тысячи лет действия Уговора; чтобы кто-нибудь поднял руку на своего крэга.
На себя – бывало.
Но принцесса Сэниа грозила невиданным.
– Тарита-крэг, поводырь моей матери! – прорычал Асмур голосом, которому больше бы пристало проклятье, чем брачная клятва. – Пред тобой, старейшим из всех собравшихся здесь крэгов, я, эрл Асмур, последний из рода Муров (это были единственные слова, которые он произнес с удовольствием), беру в жены мону Сэниа, ненаследную принцессу, отрекшуюся от королевской крови, и буду ей мужем до своего смертного часа, а если ее дни продляться дольше моих, то завещаю ее со всеми владениями тому… тому, кто после моей смерти первый коснется губами ее лба. Я поклялся.
– Я, Сэниа-Мур, принимаю твое завещание, муж мой, как и все, на что будет воля твоя, потому что кроме тебя меня не коснется никто. Я поклялась.
«Надолго ли хватит этой кротости?» – подумал Асмур.
Сэниа тоненько свистнула вместо традиционного свадебного поцелуя, и ее колдовская кобыла, разыгрывавшая пугливость за каким-то надгробьем, грациозно приблизилась к вороному, изгибая шею. Девушка спрыгнула со своего несколько необычного пьедестала прямо в седло, небрежно кинула десинтор в кобуру и, не оборачиваясь, медленно двинулась вперед, в бездорожье дурманных полей, над которыми вставала бирюзовая утренняя луна, не оставляя им с Асмуром ни минуты ночи.
Принцесса, пусть даже отрекшаяся от родства с королевским домом, не могла прощаться с возлюбленным при постороннем.