— Я готова повторять этот урок, пока не выучу его назубок, — отозвалась она, поражаясь собственной смелости.
В ответ он начал расстегивать корсет, освобождая нижнюю сорочку. Она шумно вздохнула, когда прохладный воздух комнаты заставил соски грудей затвердеть. Жар, бросившийся ей в лицо, спустился вниз.
— А чему я учусь на этом уроке? — еле вымолвила она.
— Тому, — сказал он, глядя ей в глаза, — что даже ублюдок может забыть о своем ничтожестве, когда рядом такая соблазнительная дама, как вы.
— Дама? А разве не девчонка-сорванец?
— Мне бы хотелось, чтобы здесь оказалась девчонка-сорванец, — с горечью произнес он. — Тогда вас не домогались бы виконты, графы и герцоги.
Неужели он ревнует? Будь это так, до чего было бы славно!
— И клерки с Боу-стрит? — пошутила она.
Он бросил на нее сумрачный взгляд, который мог бы служить ей ответом, и приник губами к едва прикрытой тканью груди.
Боже. Небеса. Каким сладким было ощущение, которое она испытывала. Однако она не должна позволять ему так обращаться с ней. Но что делать, если мужчина, который еще несколько месяцев назад пленил ее, ведет себя так, словно она действительно может вызвать ответное горячее чувство, и потому ей вовсе не хотелось, чтобы он прекратил свои ласки.
Она прижимала к себе его голову, и ей казалось, что, подчиняясь кипевшему в ней жару, ее кости тают, а кровь закипает.
Он касался ее груди зубами и языком, отчего ее сосок затвердел еще больше, но уже не от холода. Ее сердце билось так часто, что она боялась потерять сознание.
— Джексон… О-о-о, Джексон… Я думала, ты… презираешь меня.
— Разве так презирают? — пробормотал он, не отрываясь от ее груди.
— Нет. — Чувственная дрожь пробежала по ее телу. Как же она была глупа, что так вела себя с мужчинами. Она просто не понимала, что им было нужно, когда дело доходило до этого. — Если ты меня желал все это время, то почему… ничего не говорил?
— А что бы я мог сказать? «Миледи, я наяву брежу, представляя вас обнаженной в моей постели?» — Он провел рукой по ее бедру. — Я пока не такой идиот, чтобы рисковать быть застреленным за непристойное поведение.
Что она должна была испытывать, услышав, что он представлял ее в своей постели? Ужас? Растерянность? Она не смела и ожидать таких слов, но ей и этого было мало.
— А почему вы решили, что я не застрелю вас сейчас? — спросила она, впиваясь пальцами ему в плечи.
— Вы оставили свой пистолет на столе в столовой, — невнятно произнес он, не отрываясь от ее груди.
Ее охватило странное волнение. Оно действительно было странным — ведь она хорошо помнила, что однажды предпринял мужчина, застав ее в одиночестве, лишенной возможности сопротивляться.